Общий состав акторов социально-политического взаимодействия

Россия болеет. Болезнь эта не нова, но сейчас приняла особенно неприглядную и разрушительную форму. В плане истории метафора болезни раскрывается через образ колеи — отчасти кругового, отчасти маятникового движения. Циклы эти непродуктивны, порочны. Книга посвящена раскрытию их внутреннего механизма. На этой основе разработаны стратегии выхода на перевал — преодоления колеи циклов. Книга «Колея и перевал» о том, что пока излечение еще возможно и что российские граждане, оппозиция, честные и ответственные представители государства могут и должны делать для этого. Ситуация тяжелая, преодолеть «колею» циклов, возможно, не удастся преодолеть при нынешнем, или даже следующем поколении.

Поэтому указание на XXI век в названии следует воспринимать не как штамп (в ряду с «третьим тысячелетием» и проч.), а как знак, с одной стороны, пессимистического реализма (при жизни, вероятно, не удастся увидеть желанных плодов усилий), с другой стороны, необходимости упорной борьбы с расчетом а ее продолжение и успех — преодоление болезненных циклов и перевал к новой логике исторического развития — в поколениях наших внуков и правнуков.

Раскрытию механизма циклической динамики посвящено пять больших глав книги. В теоретическом плане центральное значение имеет 10 глава, в которой рассмотрены основные типы и специфика социальных институтов в России, построены ряд моделей, объясняющих кольцевую динамику (гл.7), в связи с представлениями о характере «русской власти» (гл.8). При этом учтены российские особенности ментальных и социальных компонентов (гл.9), представленные с помощью построенного понятийного аппарата (гл.3), а также ранее сформулированные принципы ментальной и социальной динамики (гл.5), конкретизирующие универсальную модель исторической динамики (гл.2). Онтологическая схема отношений между всеми этими компонентами представлена на рис.1.

Рис.1. Отношения между основными смысловыми компонентами первой и второй частей книги с указанием глав, где они изложены.

Циклическая динамика России с кризисами и пробуксовкой
— это болезнь или сущность страны?

Отечественная история — одна из главных национальных святынь каждой страны. Россия в этом отношении отличается особенно острым драматизмом споров, конфликтов относительно истории, обычно связанных с противоположными оценками прошлых явлений, как весьма давнишних (например, эпохи Петра I), так и советского времени (особенно, сталинского периода), Перестройки и постсоветского двадцатилетия.

В том, что Россия больна, уже мало кто сомневается. Продолжая врачебную метафору, назовем общенациональным «здоровьем» полноценную реализацию общенационального потенциала, устойчивый рост и развитие общества без провалов, без торможения, без неоправданных народных страданий и массовых жертв — т.е. без всех «болезненных состояний». Самой «болезнью» (основой деструктивных трансформаций) тогда будет некий загадочный внутренний механизм, систематически порождающий эти нежелательные состояния.

Медицинская терминология здесь привлекается лишь в качестве поясняющей метафоры (отчасти аналогии). В основе же предлагаемого подхода лежит общефилософская установка: повторяющиеся явления производятся некой скрытой общей причиной. Чтобы существенно изменить эти явления, нужно выявить причину и модифицировать ее соответствующим образом. Оказывается, медицинская метафора не такая уж далекая и чуждая — со времен Гиппократа медицина, только-только отпочковавшаяся тогда от философии, действует именно таким образом.

Является ли повторяющаяся в течение столетий характеристика страны, в нашем случае особая циклическая динамика, ее болезнью (привходящим качеством, акциденцией), или самой ее внутренней природой и сущностью (субстанцией)[1] — неслабый вопрос высокого историософского полета.

Его точно не решить ни на абстрактном схоластическом, ни на сугубо эмпирическом уровне. Сколько-нибудь строгое макросоциологическое решение также не просматривается. В подкрепление своей позиции (российские циклы и возобновляющаяся принудительная «русская власть» — это болезнь, пусть серьезная и запущенная, но не сущность России) я приведу здесь следующие соображения.

Будь это сущностью, то в России всегда и везде сами собой воспроизводились бы те же отношения и институты, основанные на принуждении, подверженные естественному распаду и последующему возобновлению. Сами же жители России (русские, украинцы, татары, белорусы и др.) будучи носителями этой «сущности», переехав в другие страны, должны пытаться выстраивать там свои привычные, отвечающие их «природе» принудительные институты с систематическим ущемлением прав, свобод, передами собственности и т.п.

Оба следствия оказываются совершенно ложными. В истории России известно огромное число прецедентов самоорганизации, основанной на горизонтальных связях и доверии (от раскольничьих согласий, дворянских и земских обществ, купеческих гильдий до сегодняшних гражданских движений и инициатив). Верно, что в советскую эпоху целенаправленно вытравлялось все, что не было включено в тогдашнюю тоталитарную «вертикаль» (уничтожались все самоорганизующиеся сообщества от толстовцев, настоящих сельских кооперативов до эсперантистов, самостийных писательских союзов, литературных кружков и проч.). Независимые профсоюзы до сих пор находятся в полупридушенном состоянии. Но все это опять говорит именно о природе пресловутой «русской власти», а вовсе не о самой стране и ее жителях. Ведь, эмигрировав, они почти никогда не пытаются на новом месте воссоздать принудительные, ущемляющие права, свободы и собственность отношения и институты, разве что бандитская мафия здесь является исключением. Российские иммигранты быстро перестраиваются, ассимилируются хоть в США, хоть в Великобритании, хоть в Испании, хоть в Таиланде, причем, не хуже, а то и лучше других.

Будь авторитарная, основанная на принуждении, власть самой сущностью России, страна со временем вышла бы на более или менее приемлемое для основных социальных групп состояние стабильности. Но ведь за 400 лет достоверной истории такого практически не было. Исключениями с большой натяжкой можно считать Николаевское тридцатилетие (1825-1855 гг.) и Брежневское двадцатилетие (1964-1984 гг.), но в обоих случаях идеологические и социальные напряжения в обществе росли, более того, подспудные процессы деградации привели в первый раз к жестоком провалу в Крымской войне, последующим Великим реформам, а во второй — к кризису управления, Перестройке и распаду сверхдержавы. Что же это за «сущность» страны, которая в течение столетий не приводит к какой-либо стабильности, приемлемой для народа этой страны?

Все сказанное говорит за то, что «болезнь» отнюдь не является природой самой России. Возникновение и разрушение насильственно-принудительных, пренебрегающих правом отношений и институтов присуще, скорее, именно «русской власти», а также бандитским, воровским сообществам в России (чем еще раз подтверждается глубинное родство этих структур).

Рассмотрим вначале феноменологию интересующего нас явления — проявления российских циклов. Начнем не с указания на повторы и аналогии (это разными авторами уже проделано многократно), а с выделения главных переменных, значения которых циклически меняются в истории России.

Долгие циклы и государственный успех

В моделях долгих циклов мобилизации [Вишневский 1997] и революций служилого класса [Hellie 2005] легко реконструируется циклически меняющаяся переменная, которую назовем государственным успехом, агрегирующим:

· уровень геополитического могущества, престижа,

· уровень военных побед/поражений и территориальных приобретений/потерь,

· уровень легитимности власти и политического режима,

· уровень социально-политической стабильности/напряженности,

· уровень экономического и эмоциального комфорта (удовлетворения материальных и социальных потребностей) влиятельных групп.

Заметим, что высокие значения по параметру государственного успеха не предполагают обязательного общего довольства и благополучия. При Петре I, Екатерине II, Александре I и Николае I, Сталине закрепощенным крестьянам (позже колхозникам) жилось вовсе не сладко, но стабильность принудительного порядка оставалась весьма прочной, редкие бунты жестоко и эффективно подавлялись, что до поры до времени только укрепляло легитимность власти и величие державы.

«Первая революция служилого класса» сер. XVI в. известна как военная реформа с введением службы «по отечеству» (для боярских, дворянских, сокольнических детей) и службы «по прибору» (так из низших сословий набиралось стрелецкое войско). Этой «революцией сверху» начинается «Грозненский цикл» (сер.XVI – конец XVII вв.), геополитические успехи которого включают подчинение и присоединение Новгорода, Поволжья, Украины, Сибири, Дальнего Востока и Аляски.

«Вторая революция служилого класса» известна как серия государственных реформ Петра I, в результате которых появляется единое служилое дворянское сословие и упорядочение военной и чиновничьей иерархии через Табель о рангах. Соответствующий «Петровский цикл» (нач. XVIII – нач. XX вв.) знаменовался подъемом военной промышленности, образования, науки, присоединением Прибалтики, Финляндии, Крыма, Кавказа, Польши, Средней Азии, Манчжурии.

«Третья революция служилого класса» – это сталинский «крутой поворот» к полному огосударствлению всей экономики и жизни общества на основе массовой централизованной партии, подчиненных ей силовых, советских, профсоюзных, комсомольских и прочих структур. Большой «Сталинский цикл» (1927-1985 гг.) включает принудительную мобилизацию ресурсов (в формах коллективизации и индустриализации), триумф 1945 г., получение контроля над Центральной Европой, возвращение Сахалина и Южных Курил, поддержку прокоммунистических режимов в отдаленных частях планеты, превращение в мировую сверхдержаву, мощные научные, военно-технические и космические программы.

Краткие циклы и уровень свободы

Циклически меняющаяся переменная в моделях кратких циклов реформ-контрреформ [Янов 1997; 2009; Пантин и Лапкин 1998, 2007].— это свобода как мера защищенности личности и собственности, а также участия в управлении. Данный интегральный параметр агрегирует:

· уровень фактической независимости индивидов (подданных, граждан), защищенности от прямого принуждения и насилия;

· уровень защиты личных, гражданских и политических свобод, прав человека;

· уровень защиты собственности, свободы предпринимательства;

· уровень партиципаторности (участия населения в управлении обществом);

· уровень конституционализма (подчиненности власти законам)[2].

За последние 200 лет основные пики «Либерализации» таковы: ранние реформы Александра I (1801-1811 гг.), Великие реформы Александра II (1859-1874 гг.), Октябрьский манифест и последующее краткое и драматическое становление парламентаризма (1905-1917 гг.), Февральская революция и политика Временного Правительства (февраль-июль 1917 г.), НЭП (1922-1927 гг.), «Оттепель» (1956‑1968 гг.), Перестройка и отчасти Постперестройка (1986-1998 гг.).

Основные «Откаты» — пики авторитаризма и репрессивных режимов: реакционные поздние контрреформы Александра I и Николаевщина (1814-1854 гг.), реакция при Александре III (1881-1894 гг.), Военный коммунизм (1919-1922 гг.), Сталинский режим (1927-1953 гг.), «заморозки» и брежневский «неосталинизм» с 1968 г., построение «вертикали власти», «управляемой (суверенной) демократии», «консолидированного государства» с 2000-х, особенно, в 2003-2005 гг.

Воспользуемся общим системным представлением о том, что циклы разной длительности обычно сосуществуют и накладываются друг на друга, и будем далее рассматривать в политической истории России как долгие, так и короткие циклы (рис. 2).

Рис. 2. Динамика уровня свободы и уровня государственного успеха в России за 200 лет. Красная линия — флуктуации реформ-контрреформ по В.Лапкину и В.Пантину [1998]. Черная линия — изменения уровня государственного успеха (внешнего могущества и внутренней стабильности, легитимности власти и режима).

Пространство исторической динамики

Представим теперь социально-политические изменения в российской политической истории одновременно в двух главных измерениях, использованных в моделях долгих циклов модернизации и кратких циклов реформ-контрреформ.

Первое измерение (ось X в декартовой системе координат) — государственный успех, второе (ось Y) — свобода как защищенность личности и собственности (рис.3).

Рис. 3. Двумерное параметрическое пространство для наглядного представления социально-политической динамики российских циклов.

Определение траекторий движения российского общества в рамках этой двумерной модели с начала XVII в. до наших дней позволило включить в рассмотрение нереализовавшиеся политические проекты (например, конституционные предложения декабристов), подтвердило крайнюю «размашистость» динамики от триумфов — к провалам и смутам, от либеральных надежд, проектов, реформ — к антигосударственному и государственному террору, репрессиям и тоталитаризму. При всех этих раскачиваниях общая картина оказывается не хаотичной, но весьма стереотипной, повторяющейся.

Такт 1. «Успешная мобилизация». Государственный и эмоциональный подъем, резкое увеличение служивого класса, завоевания, рост могущества. Внутренняя фронда, недовольство подавлены. Экспансия всегда имеет предел и обычно переходит к такту 2.

Такт 2. «Стабильность-Стагнация». Иногда относительно спокойная, иногда турбулентная с быстрой деградацией элит и режима, обычно завершается тактом 3.

Такт 3. «Социально-политический кризис». Крупные бунты, мятежи, крестьянские и гражданские войны, наиболее глубокие и опасные внешние вторжения. Для «Кризиса» характерны бифуркационные развилки, метания между попытками осуществить такты 4 или 5.

Такт 4. «Либерализация». Иногда осуществляемая «сверху», иногда стихийная «снизу», но, как правило, не приводящая к успеху. Либо возвращает к такту 3 «Кризис», либо сразу ведет к такту 5 «Откат».

Такт 5. «Авторитарный откат». Нередко выводит из «Кризиса» и возвращает к «Стабильности-Стагнации», иногда приводит к «Успешной мобилизации», но при определенных условиях может вести к углублению «Кризиса» и такту 6 «Государственному распаду».

Такт 6. «Государственный распад» может пониматься как крайняя степень разрушительных тенденций «Кризиса». При восстановлении государственности новая власть обычно достаточно слаба и поэтому либеральна, опирается на широкий круг акторов, но впоследствии непременно наступает «Авторитарный откат» и возвращение к привычным принудительным порядкам.

Представим последовательность тактов посредством модели фазовых переходов в нашем параметрическом пространстве (рис. 4).

Рис.4. Основные такты и межтактовые переходы в циклической динамике истории России. Контур заштрихованных блоков и стрелок – кольцевая динамика наиболее частых переходов. Контур между «Либерализацией», «Государственным распадом» и «Успешной мобилизацией» — маятниковая динамика.

Как видно на схеме, модель включает две основные динамики: кольцевую (такты и стрелки-переходы заштрихованы) и маятниковую (выплески за пределы «кольца» — размашистые движения).

Кольцевая динамика включает три центральных такта «Стабильность» (чаще всего в форме «Стагнации»), «Кризис» и «Авторитарный откат». Они являются наиболее частыми и наиболее часто переходят друг в друга, причем в одной и той же последовательности: стагнация→кризис→откат→стагнация и т. д.

«Институциональное развитие» (составление сводов законов, упорядочивающих, расширяющих права и свободы, появление и рост институтов представительства, выборов и т. д.), с одной стороны, неоднократно имело место в России, с другой стороны, обычно совмещалось с характеристиками либо «Мобилизации» (например, эпоха Петра I), либо «Стагнации» (например, эпоха Николая I), которые проявлялись чаще и шире. Общая структура тактов и кольцевой динамики также указывает на доминирование «Стагнации», поскольку постоянным (детерминированным?) переходом является соскальзывание к «Кризису». При доминировании «Институционального развития» эффект был бы другим.

Внешнеполитический провал дискредитирует прежнюю правящую группу, нередко усиливает западнические и/или либеральные настроения. Выдвигаются проекты либеральных реформ, которые иногда начинают реализовываться, иногда отвергаются (в зависимости от расклада сил в правящей элите).

«Либерализация» («попробуем как в Европе») начинается в ситуации вызова, но ведет обычно не к выправлению, а к ухудшению ситуации: росту социальной дифференциации и напряженности, недовольству государственного класса, попыткам сепаратизма. Вероятно, главной причиной является ослабление авторитарного контроля, который играл не только сугубо репрессивную, то также функциональную и организующую роль, накладывал определенные ограничения на социальную эксплуатацию, которые при «Либерализации» оказались снятыми (более детально см. далее).

Общее разочарование в реформах, дискредитация либерально-западнического крыла приводит к возврату прежних державнических групп к власти и «Авторитарный откат» («восстановим порядок», «закрутим гайки»).

В данном пункте механизм усложняется бифуркацией. В зависимости от способности лидеров «Отката» увлечь государственный класс и широкие слои населения движение идет по одному из трех направлений:

а) новый цикл мобилизации, ведущий к росту геополитического могущества, внешнему триумфу, внутренней легитимности и периоду относительной социальной стабильности,

б) «замораживание ситуации»,

в) государственный распад.

Случаи типов (а) и (б) неизменно переходят к такту «Стабильность-стагнация», а случаи типа (в), чреватые максимальным насилием, жертвами и институциональным разрушением, переходят к такту «Либерализация» или к такту «Авторитарный откат» в зависимости от идеологической направленности победившей группировки.

Детальное сопоставление явлений российской истории в аспекте выделенных измерений показало, с одной стороны, отсутствие жесткой повторяющейся последовательности тактов, существенные различия их отдельных манифестаций по длительности, глубине и другим характеристикам, вариативность межтактовых переходов, с другой стороны, регулярное появление самих тактов и нескольких паттернов (кризис→либерализация→откат; кризис→откат→мобилизация→стагнация и др.). Упорное появление в исторической динамике России одних и тех же тактов и паттернов свидетельствует о действии одного и того же воспроизводящегося глубинного социального механизма.

Обратим внимание на весьма наглядную особенность нашей феноменологической модели (рис. 4). Правый верхний квадрант (сочетание государственного успеха и высокого уровня свободы) остается неизменно пустым, если не считать робкого присутствия «Институционально-гражданского развития», которое в истории России до сих пор всегда уступало доминирующей «Стагнации».

На вершине могущества российская государственность никаких поползновений к либерализации не проявляет. Они появляются только при вызовах и кризисах, но не решают их успешно и надежно. Периоды кризисов и неустойчивости в итоге колебаний приводят к авторитарным откатам и новым периодам стагнации, иногда через взлет успешной (во многом принудительной) мобилизации.

Результаты сопоставления моделей циклов

Не вдаваясь в детали согласования-рассогласования циклов разного типа между собой, зафиксируем только главные результаты сопоставления.

1. Каждый долгий цикл модернизации начинался как «Авторитарный откат» (ограничение или подавление свобод, огосударствление экономики), причем поддерживаемый расширяющимся кругом нового «служилого класса»[3].

2. Каждый созданный таким образом мобилизационный режим осложнялся несколькими короткими циклами «Либерализаций» и «Откатов», что свидетельствует о том, что мобилизационные режимы в России были лишены важнейших качеств естественного самовоспроизводства и саморазвития (не складывалась мегатенденция «лифт» см.: [Розов 2011, гл.2]).

3. «Либерализация», как правило, происходит в форме ответа правящей группы либо как уступка протестным движениям, либо как попытка приблизить политическое устройство к образцам наиболее престижных и референтных для этой группы геополитических и геоэкономических лидеров, нередко после геополитического провала (поражения под Аустерлицем, в Крымской, Русско-японской, Афганской войнах).

4. Ни одна «Либерализация» в России не привела к долговременному общепризнанному успеху общества и государства; каждый раз за ней следовали острые конфликты, недовольство многих групп и слоев населения вплоть до бунтов и терроризма, сепаратистские движения в провинциях, что в скором времени приводило к «Авторитарному откату» — восстановлению власти консервативных политических сил (прежних или новых)[4].

5. Несмотря на три успешных революции служилого класса, приведших к «Успешной мобилизации» и к долгим модернизационным циклам, многие контрреформы либо оказывались «фальстартами» (попытки «наведения порядка» Петром III, Павлом I, репрессивная политика Столыпина, военный коммунизм, репрессивно-мобилизационная политика Андропова, путч ГКЧП), либо «замораживали» общественно-политическую ситуацию на одно-два десятилетия с обязательными последующими провалами в плане государственного успеха (реакция при Александре III, неосталинизм и «застой» при Брежневе).

6. Наиболее драматические провалы — государственные распады (Смута, Революция и Гражданская война, коллапс СССР) — хоть и имели множество разнородных накапливавшихся причин, но непосредственно являлись результатом фатального сочетания продовольственного или товарного голода, острого межэлитного конфликта западнических и консервативных партий с военными поражениями и делегитимацией верховной власти.

Почему либеральные ответы не ведут к успеху?

Обобщение условий свертывания либеральных реформ (1805-1811 гг. , 1874‑1881 гг., 1906‑11 гг., 1927-1929 гг., 1968-1971 гг., 1998-2005 гг.) дало следующие результаты.

· Каждый раз на момент начала либеральных реформ основные скрепы, задающие целостность и упорядоченность функционирования российского общества (территориальное управление, регуляция ресурсных потоков и налогообложение, система повинностей и обязанностей подданных и граждан, формирование мировоззрения) держались на принуждении, которое прямо осуществлялось либо поддерживалось государством.

· При ослаблении принудительных отношений и соответствующего государственного влияния нарушались прежние режимы функционирования, резко возрастала социально-экономическая дифференциация, что приводило к недовольству ущемленных слоев населения и дискредитации реформ. Так, либеральные реформы Александра I и Сперанского встретили недовольство бюрократии, реформой 1861 г. были недовольны и крестьяне, и помещики, НЭП привел к недостаточным поставкам продовольствия в города, гайдаровские реформы — к массовому обнищанию, гигантскому разрыву в доходах и широкому распространению ностальгии по советскому прошлому.

· При ослаблении принудительных отношений возникали мятежи и сепаратистские движения на окраинах (кавказские войны, польские восстания в первой половине XIX в., мятежи моджахедов в Средней Азии в 1920-30-х гг., Венгерский мятеж 1956 г. и «Пражская весна» 1968 г., «бархатные революции» в Центральной Европе и столкновения в Тбилиси, Баку, Вильнюсе в конце 1980-х – начале 1990-х гг.). Падение геополитического престижа и необходимость военно-политической мобилизации дискредитировали либеральные реформы.

· Государство всегда само проводило реформы, политики и чиновники не считали нужным вести диалог с обществом и идти на какие-либо уступки, что показало бы слабость власти. Либеральные реформы давали обществу (особенно образованным слоям) большие надежды, которые, как правило, не оправдывались, что обостряло конфликт (декабристы, народники и народовольцы, диссиденты, демократическая и патриотическая оппозиции).

· Несколько раз во внутреннюю политику вмешивалась война. Каждая победа приводила к свертыванию либеральных реформ (над Наполеоном в 1912-14 гг., над Турцией в 1977-78 гг., типологически сюда же относится силовое подавление «Пражской весны» 1968 г. и Вторая чеченская война 1999-2000 гг.). Напротив, поражения России инициировали реформы или давали им новый импульс (поражение в Крымской войне → освобождение крестьян, неудачи и потери в I Мировой войне → Февральская революция, неудачи и потери в Афганской войне → Перестройка). Причина одна — военный и геополитический успех в России прочно ассоциируется с оправданностью авторитарного государства и мобилизационного режима. Соответственно, военный и геополитический провал дискредитирует и то и другое.

Механизмы ресурсного перераспределения
в государственных институтах

Для России со времен Ивана Грозного была характерна гипертрофия централизованного сбора и распределения ресурсов.

Три наиболее заметных отступления от этого принципа — губернские административные реформы Екатерины II, земские реформы Александра II и введение совнархозов при Н.С.Хрущеве, последующие косыгинские реформы — были, с одной стороны, недостаточно последовательны, оказались неустойчивыми, с другой стороны, экономические историки, как правило, именно с этими реформами связывают повышение уровня социального развития провинций и благосостояния населения [Дружинин 1987; Гусейнов 1999].

Гиперцентрализация перераспределения ресурсов напрямую связана с обеспечением лояльности нижележащих уровней в многочисленных государственных иерархиях (военной, полицейской, территориальной, отраслевой) — регулирующих, силовых и распределяющих институтах.

Непреднамеренное следствие гипертрофии перераспределительных практик состоит в том, что большая часть территорий, сообществ, граждан становятся рентополучателями, регулярно получающими назначенную им долю ресурсов, благ соответственно занимаемому положению, но при весьма слабой связи с эффективностью своей деятельности [Кордонский 2008]. Даже представления о свободе деформируются в направлении наличия надежной государственной опеки (но без лишнего вмешательства). Объем выделяемых тому или иному ведомству ресурсов соотносится гораздо больше не с целесообразностью и эффективностью, а со статусом этого ведомства и соответствующего служивого сословия. В книге показано, как через механизмы интерактивных ритуалов [Коллинз 2002, гл.1; Collins 2004; Розов 2011, гл.3] образуется инвариантное политико-экономическое свойство российского менталитета — рентоискательство.

Это выражается не только в массовых жизненных стратегиях — занять место, двигаться по карьерной лестнице с надежным обеспечением ренты, но и в социоинженерных стратегиях создания как государственных учреждений, ведомств, так и общественных организаций: во главу угла ставится не общественная потребность, не эффективность, не конкурентоспособность, а именно стабильное обеспечение, желательно из государственного бюджета, либо из фондов, наполняемых по указке высокого руководства (например, фондов помощи ветеранам спецслужб).

Связь ренты с насилием

Не очевидную, но глубокую связь ренты с насилием сходным образом раскрывают С. Кордонский и К. Рогов. В «сословно-ресурсном государстве» (термин Кордонского) каждое сословие, каждое ведомство и учреждение как организованные части сословий борются за распределяемые ресурсы, то есть ренту. Поскольку делится ранее собранное (казна, бюджет), то взаимодействие всегда обретает характер игры с нулевой суммой: выигрыш одной группы или сословия означает проигрыш другой.

Отнюдь не всегда такие конфликты решаются мирным путем — посредством «административного торга». Ведется жесткая борьба с определением чужих захватчиков ресурсов как врагов [Кордонский 2008, с.116-117]. Выстраиваются разветвленные коалиции с участием не только администрации, но также милицейских начальников, представителей спецслужб, судейского корпуса и т. д. Спорадически такие конфликты прорываются уже в открытом насилии: захвата вражеских офисов («маски-шоу»), в рейдерстве, в подготовленных уголовных делах и арестах противников, в заказах на убийство.

Если С.Кордонский представляет сквозной идеальный тип сословно-ресурсного (рентного) государства, то К.Рогов использует взаимосвязь между рентой и насилием для объяснения недавних социально-политических сдвигов. Запрет на насилие в политической сфере (отказ от разгона протестных митингов, демонстраций, маршей, пикетов, от избиения их участников, от ареста лидеров оппозиции, вообще от политических репрессий) резко расширяет круг искателей ренты, поскольку они, не боясь насилия, склонны объединяться и открыто требовать «справедливости» — своей доли ренты, которую считают недодаденной.

Кроме того, для удержания политических позиций (права распределять ренту) требуются большие издержки: затраты на содержание СМИ, политических партий, поддержку предвыборных кампаний и проч. Допущение государственного насилия в политике, особенно, механизма политических репрессий резко снижает число искателей ренты, увеличивает саму рентную премию для ее привилегированных получателей, снижает издержки на пропаганду, перекладывая их на государство [Рогов 2008].

Итак, с одной стороны, насилие — это последний аргумент в борьбе сословных групп за дележ ресурсов и ренту, с другой стороны, государственное насилие — это эффективный способ удержания привилегий инсайдеров, достаточно узкого круга получателей большой ренты, через устрашение и подавление протестных попыток со стороны аутсайдеров — получателей малой ренты, обеспечение их лояльности, хотя бы видимой.

Следует добавить, что любой акт физического насилия, особенно, публичного — это исключительно эмоционально насыщенный интерактивный ритуал [Коллинз 2002, гл.1; Collins 2004; Розов 2011, гл.3], надолго формирующий установки гордого всевластия на стороне применяющих насилие и установки страха, унижения, глухой ненависти на стороне жертв насилия, а в более слабой форме — установки всех тех, кто наблюдает и обсуждает такого рода события. Именно ритуалы прямого насилия и устрашения отвечают российским стереотипам «сильной руки» и легитимируют авторитарный режим как манифестацию «русской власти».

Значит ли это, что государственное насилие в отношении к оппозиционерам, протестующим всегда эффективно? Как мы знаем из истории, многие в определенные периоды акции насилия, даже такие жесткие как расстрелы демонстраций, публичные казни, вызывают уже не страх, а ожесточение и готовность на борьбу, в том числе на ответное насилие (мятежи, бунты, революции). Таков эффект драматического массового рефрейминга, ведущего к политическому кризису. Точное определение условий такого переключения требует специальных сравнительных исследований.

Особенности российской экономики и ресурсных взаимодействий

Незащищенность и нелегитимность частной собственности в сочетании с легитимностью переделов. Это известное и долгое время воспроизводящееся в России свойство опирается на давние практики раздачи поместий, регулярных переделов земли в крестьянских общинах, захвата верховной властью лучших земель и лесов (в «опричные», «кабинетские», «заповедные», «федерального назначения» и т. п.), известных кампаний национализации и «коллективизации».

Древние архетипы («земля — Божья, значит, ничья», «Трудом праведным не наживешь палат каменных»), быстрые обогащения фаворитов и разорения попавших в опалу препятствуют редким попыткам превратить собственность (особенно, крупную частную — с большими производительными активами) в нечто сакральное, устойчивое, переживающее смену поколений.

Близость к власти — ключевой фактор экономического успеха. По многим причинам из всех стратегий экономического развития (обновление технологий, улучшение качества продукции, снижение издержек и цен, диверсификация, массовизация и проч.) наиболее эффективной в России была и остается стратегия получения личных преференций от власть имущих.

Это связано с обычной гипертрофией государственных функций, соответственно, перераспределяемых ресурсов (получение выгодных госзаказов), с отсутствием защиты от произвола местных руководителей (легкость занятия монопольного положения на местном рынке для «своих»), с почти полной зависимостью судов (конфликты решаются по указке начальства) и т. п.

Отчужденность собственников от общенациональных и государственных интересов. Собственник или иной держатель ресурсов (крупный «заводчик» в Российской Империи, советский «хозяйственник», нынешний «олигарх» или «руководитель госкорпорации») по понятным причинам, озабочен, главным образом, своими отношениями с властью, сохранением положения, изысканием путей передачи своих позиций и капиталов по наследству. На такой основе не возникает общенациональная солидарность. Указания «сверху» на необходимость поддержки каких-либо начинаний (в обороне, транспорте, энергетике, даже в медицине, образовании, благоустройстве территорий и т. п.) воспринимаются только как дополнительный налог.

Разделенность коммерции и морали. Само получение прибыли, коммерция в российском сознании жестко отделены от каких-либо моральных ценностей. «Долг», «служение», «честь», «достоинство» — весь этот ряд накрепко связан либо со службой на благо государства, либо с абстрактными идеалами («Искусство», «Наука», «Образование» и т. п.), но никак не с рыночной конкуренцией или снижением издержек.

«Купеческое честное слово» — полузабытая архаика. Честность и доверие, разумеется, присутствуют в современном бизнесе, но, как правило, среди «своих». Быстро меняющиеся личные отношения с представителями власти и бюрократии способствуют, скорее, конъюнктурной гибкости, тогда как порождающие твердые моральные устои влиятельные деловые сообщества либо вовсе не складываются, либо далеки от конкуренции с достижением личных преференций у начальства.

Успех единичных рывков и провал массовых практик. Государственная власть в России, пользуясь архетипами «служения» и «долга» у подвижников и честных службистов, а также способностью к принудительной мобилизации гигантских ресурсов, в том числе людских, способна на масштабные свершения и прорывы (новые армия, флот, уральские заводы при Петре I, прогресс военной организации, обеспечения и крупные военные победы при Екатерине II, постройка железных дорог, особенно, Транссиба в XIX в., индустриализация и подъем тяжелой, военной промышленности в 1930-50-е гг., победа над гитлеровской Германией, ядерная и космическая программы, постройка каналов, гидроэлектростанций и атомных станций, городов в Заполярье и т. п.).

Вместе с тем, в сфере сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности, в автомобилестроении, приборостроении и других сферах массового производства российская экономика перманентно отстает. По всей вероятности, причинами являются две первые вышеперечисленные особенности. Проверить это можно, указав на сектора с меньшей выраженностью этих признаков: где лучше защищена частная собственность, менее значима близость власти для коммерческого успеха и более значима конкуренция, борьба за потребителей (например, в современной России — среди торговых сетей и операторов сотовой связи), там и наблюдается неуклонный рост качества, новых услуг, технологических инноваций и проч. [Радаев 2010].

Базовый политико-экономический цикл в России — смена быстрой принудительной государственной мобилизации ресурсов и постепенной их приватизации элитами. Элиты всегда и везде стремятся к личному и семейному накоплению ресурсов, обретению неотчуждаемой собственности. Российская особенность состоит в том, что наиболее эффективный путь для этого обычно состоит не творчестве, квалификации, предпринимательстве, конкурентном производстве, а в приватизации подведомственной части гипертрофированной концентрации государственных ресурсов, что становится возможным при ослаблении или даже разрушении структур принуждения, контроля и устрашения (известный принцип «что охраняю, то имею»).

При этом, согласно вышеуказанным особенностям, собственность остается недостаточно легитимной и защищенной, мораль собственников находится на низком уровне, имеет место отчуждение об общенациональных интересов, что постепенно приводит к разного рода дисфункциям, «провалам рынка», кризисам, которые власть, прежняя или новая, рано или поздно начнет преодолевать, для чего непременно станет осуществлять принудительную мобилизацию ресурсов, вплоть до экспроприации («Авторитарный откат»). Далее этот ресурсный цикл повторяется.

Модель с переключением стратегий акторов

Представим упрощенную модель социального механизма, порождающего российские циклы. Данные модели фокусированы на ресурсных стратегиях и контроле, они призваны объяснять кольцевую динамику (Стагнация→Кризис → Авторитарный откат → Стагнация).

Есть два актора, каждый со своим небольшим и замкнутым набором стратегий (направлений активности). Условно назовем первого актора Правителем, второго — Элитой. (При дальнейшем усложнении Элиту можно разделить на бюрократию и держателей ключевых ресурсов).

Правитель в каждый период времени осуществляет только одну из двух стратегий: устрашающее принуждение (со строгим контролем за поведением Элиты, с санкциями, систематическими опалами, чистками и проч.) и охранительство (снижение этого контроля, требование от Элиты только лояльности с целью максимального продления status quo).

Элита в каждый период времени осуществляет либо одну из двух, либо обе стратегии: служение (государству, Правителю) и присвоение (ресурсов), причем, доли активности каждой стратегии меняются в зависимости от стратегий Правителя: устрашающее принуждение со стороны Правителя обусловливает преимущественное служение Элиты, а охранительство со стороны Правителя — преимущественное присвоение Элитой ресурсов.

Рассмотрим причины, по которым Правитель меняет свои стратегии. Каждая стратегия ведет к своим следствиям. Устрашающее принуждение по прошествии определенного периода (одного поколения?) ведет к росту напряженности и пределу недовольства Элиты (связанного с перенапряжением, психологическим истощением, усталостью от страхов, утерей лояльности и проч.).

Достижение предела недовольства переключает стратегию Правителя (прежнего или нового, поставленного Элитой, — здесь неважно) с принуждения на охранительство[5]. Стратегия охранительства со стороны Правителя не прекращает служение со стороны Элиты, но параллельно включает ее стратегию присвоения ресурсов, доля которой растет и со временем (одно-два поколения?) почти полностью замещает служение.

Доминирование стратегии Элиты по присвоению ресурсов ведет к пределу ресурсного дисбаланса [Розов 2011, гл.6]. Содержательно (за рамками формальной схемы) это проявляется в трех главных группах явлений:

а) острый дефицит ресурсов (казны, бюджета, рекрутов) у государства, геополитические поражения, неспособность государства содержать силовые структуры для обеспечения внутреннего порядка, неспособность государства эффективно собирать налоги;

б) острый дефицит ресурсов у основной части населения (обнищание, голод, рост напряжения, протестных настроений и проч.);

в) рост численности и аппетитов самой Элиты, дефицит ресурсов для нее, начало и эскалация межэлитных конфликтов.

Достижение предела ресурсного дисбаланса всегда ведет к социально-политическому кризису. В рамках данной схемы этот кризис понимается как прекращение стратегии охранительства со стороны Правителя (такие попытки углубляют кризис, поэтому либо прекращаются самим Правителем, либо ведут к его смене и тоже прекращаются), резкое ослабление вплоть до прекращения стратегии служения со стороны Элиты.

Может продолжаться стратегия присвоения, но при распаде Элиты, при ослаблении или прекращении охранительства и служения усиливается ресурсный дисбаланс, углубляется кризис, присвоенное становится трудно или невозможно удержать, поэтому прежняя или новая Элита все больше испытывает тревогу, нуждается в защите и порядке, соглашается служить новому Правителю и терпеть с его стороны устрашающее принуждение, тем более, что вначале оно направлено против бунтовщиков и проигрывающих партий Элиты, пытавшихся поставить альтернативного Правителя.

Постулируется, что выход из кризиса (в рамках данной модели, конечно) происходит только при одном условии: когда некая пара (прежняя или новая) Правителя и Элиты согласованно принимают соответственные стратегии, а именно Правитель начинает устрашающее принуждение, а Элита начинает служение. Вследствие этого восстанавливается ресурсный баланс (государство и население получают свою долю), и цикл начинается заново до следующего предела недовольства Элиты.

Представим схему графически через фазы и переходы (рис.5). Рис.5. Модель фазовых переходов для двух акторов с переключением их стратегий.

Эта модель может быть развернута и усложнена в самых разных направлениях, причем, имеются два основных вектора: 1) концептуальное обогащение и 2) экспликация с перспективой математизации.

Концептуальное обогащение, включающее дополнение состава акторов и стратегий, содержательное раскрытие причин появления и переключения стратегий, сопоставление с реальными манифестациями тактов в истории России и соответствующая коррекция — это обширное поле перспективных исследований.

Подход к объяснению тактовых трендов в кольцевой динамике

Согласно модели переключения стратегий (см. выше), основные тренды, характеризующие такт, понимаются как кумулятивные (накапливающиеся) эффекты изменившихся стратегий и практик разных акторов действующих в этом такте.

Почему же эти стратегии и практики изменились? Потому что произошли существенные изменения субъективного плана — в образах ситуации, в интересах и установках разных акторов, а также объективного плана — в доступе к ресурсам, в изменении ограничений для практик и стратегий.

Итак, в каждом открывающем такт событии (группе событий) следует искать существенные изменения в доступе к ресурсам и в ограничениях для практик и стратегий разных акторов. Эти изменения обозначим как тактовый вызов. Тогда изменившиеся практики и стратегии разных акторов следует считать тактовыми ответами.

Образующие такт тренды являются результатами преднамеренных и непреднамеренных следствий совместного действия тактовых ответов.

Компоненты ментальности акторов имеют своим главным источником транслируемые в поколениях культурные образцы, но также трансформируются институтами и нишами, в которые акторы попадают. Сами эти институты и ниши подвергаются действию, в том числе непреднамеренным следствиям стратегий и практик акторов. Разумеется, культурные образцы также меняются от поколения к поколению, но этот момент в данной версии онтологической схемы не учитывается.

Предположительная взаимосвязь основных компонентов такта с выделенными ранее компонентами четырех сфер бытия представлена на рис. 6.

Рис. 6. Взаимосвязь структуры такта и компонентов причинности.

Воздействия со стороны экосоциальной сферы, геополитики, геоэкономики, геокультуры, меняют интенсивность и темпы прохождения каждого такта кольцевой динамики, но также добавляют новые такты — «Успешную мобилизацию», «Либерализацию» и «Государственный распад», образующие маятниковую динамику [Розов 2011, гл.11-12].

Подведем итог. Колея российских циклов во многом определяется тем, что при разобщенности и кризисе, вследствие особенностей менталитета и институтов, почти все стороны выбирают путь авторитарной принудительной власти как единственный возможный способ консолидации и восстановления порядка. Затем, когда принуждение снижается, все другие факторы поддержания ответственности и общенациональной солидарности оказываются слишком слабыми, что вновь ведет к социальной деградации, росту разобщенности и кризису. Сами эти колебания подкрепляют те же самые особенности менталитетов и институтов, упрочивают глубинные культурные архетипы, вследствие чего циклы повторяются. А историческая колея становится все глубже.

Задача преодоления болезненных циклов

Допустим, что в некотором приближении мы верно распознали болезненные узлы («синдромы») механизма, порождающего российские циклы. «Разрубить» эти узлы – безнадежная затея, поскольку исторический опыт прошлых «рубок» (Петровские реформы, большевизм, сталинский «великий перелом», Перестройка) показывает, что элиты и политические режимы сменяются, а те же узлы-синдромы остаются и вновь порождают циклы.

Чтобы «развязать узлы» — вылечить болезнь политических циклов недостаточно раскрыть, осмеять, дикредитировать («деконструировать») соответствующие культурные и психические стереотипы, о которых шла речь. Согласно используемой здесь парадигме, психика, сознание и поведение людей структурированы интериоризованными социальными структурами [Коллинз 2002; Бурдье 2001; Collins 2004;]. Это означает, что только изменение самих базовых социальных структур, включающих положение и роль России в геоэкономике, геокультуре и геополитике, отношение между государством и гражданами, способно существенно изменить установки.

Кроме того, российская самоидентификация неразрывно связана с сакральными символами (среди которых и Величие, и Правда-Справедливость, и Порядок, и Высшая миссия России), дискредитация которых может привести либо к циничному нигилизму, либо к протестному откату в великодержавничество.

С таким грузным историческим наследием страна не может «в один прыжок» перескочить к новой логике исторического развития. Речь должна идти о пошаговом, поэтапном переходе, который имеет не упрощенный характер «транзита» (от пункта А - авторитаризма к пункту Б - демократии), а характер кризисов, драматических столкновений, множества зон неопределенностей и точек бифуркации — развилок. Для обращения с такими вещами нам понадобится еще одна понятийная конструкция.

Развилки конфликтной политической динамики

Воспользуемся в качестве «концептуального компаса» следующей моделью (рис.6), полученной путем расширения матрицы Роберта Даля [Даль 2003].

Рис.6. Параметрическое пространство «масштаба участия» и «качества конкуренции» — двух главных измерений реальной демократии (расширение матрицы Р.Даля).

Здесь «движение вправо» к большему масштабу участия означает рост открытости политики: к допущению в политическую жизнь новых реальных участников с собственными ресурсами, а затем к открытости и публичности политики.

«Движение вверх» к более высокому качеству политической конкуренции означает вначале отказ от насилия как способа борьбы в политике, ослабление и распад диктатуры одного центра силы с последующим продвижением к ситуации полиархии (взаимодействию нескольких центров силы), закрытым сговорам (картельным соглашениям) и конституционализму (борьбе за административный контроль по гласным формальным правилам с ротацией и реальным разделением властей).

Как говорилось выше, путь от авторитаризма к демократии — это не автоматический «транзит» (вполне мифический), а сложная структура развилок с возможностями скатывания к прежним состояниям и даже к массовому насилию.

Путь к демократии можно упрощенно представить как некоторую траекторию (возможно, с зигзагами и откатами), проходящую через разветвляющийся лабиринт «комнат», причем, попав в каждую «комнату», можно пройти дальше, только выбрав одну из двух дверей в «развилке». Настоящая (не имитационная) и устойчивая демократия устанавливается лишь при позитивном выборе пути в каждой развилке. Рассмотрим только первые две; остальные пока, увы, совсем не актуальны.

Первая развилка: следствия кризиса авторитаризма

Первая развилка имеет место в ситуации политического кризиса авторитарного режима. Главные альтернативы: захват власти одной из групп или полиархия — появление автономных акторов как центров силы со сравнимыми ресурсами.

Заметим, что появившаяся полиархия изначально не является «закрытым клубом». Центрами силы становятся те, кто по факту обладает достаточной организационной, финансовой, силовой мощью и популярностью. Поэтому появление полиархии — это непременно сдвиг по шкале масштаба участия к ступени полуоткрытой политики — «высокому цензу силы и ресурсов» (рис.7).

Рис. 7. Первая развилка при кризисе авторитаризма (жирные сплошные стрелки). Либо прежний или новый центр силы восстанавливает господство, подавляет остальных претендентов на власть (путь к диктатуре), либо появляется неустойчивая ситуация полиархии — нескольких автономных центров силы со своими ресурсами, причем характер их взаимодействия не определен. Тонкие пунктирные стрелки здесь и далее показывают наиболее вероятные последующие исходы.

Условия становления полиархии

При каких условиях происходит выбор того или иного пути в развилке? Нас, конечно же, интересуют позитивные пути, ведущие к большей открытости политики (направление вправо на рис.6-7) и к более высокому качеству конкуренции (направление вверх).

Многие положения об условиях основаны на известных сравнительных исследованиях [Растоу 1996; Weiner 1987; Di Palma 1990; Huntington 1991; Пшеворский 1993, 2000; Липсет и др. 1993; Карл, Шмиттер 1993; Рыженков 2006; Гельман 2007]. Другие можно проверять и корректировать на материале политической истории и сравнительной политики. Если же эти гипотезы принять (проверив либо поверив), то они вполне могут служить для уяснения требований к условиям выбора позитивных альтернатив, соответственно, для формулирования «повестки дня» ― направления практических усилий демократически ориентированных политических сообществ и движений (см. также Апрельские тезисы 2.0; Другая повестка дня).

Структурные условия, способствующие становлению полиархии как политического итога системного кризиса в первой развилке:

· низкий уровень насилия в период кризиса (при высоком уровне насилия борьба шла бы по инерции «до победного конца»);

· достаточно высокий уровень правопорядка, включающий защиту личности и собственности (ср.: [Полтерович, Попов 2006]); именно в этих условиях разным политически активным группам и индивидам становится безопасно консолидироваться вокруг новых возникающих центров силы; тогда как подавить их и перейти тем самым к диктатуре для верховной власти оказывается весьма затруднительно именно в силу сильных механизмов защиты;

· для прежней (или новой) власти, захватившей основные силовые ресурсы, продолжение борьбы до полного уничтожения противников представляется более опасным, чем терпеть их политическую автономию и смириться с наличием у них собственных ресурсов, в том числе силовых [ср.: Di Palma 1990];

· распределение силовых ресурсов по нескольким центрам — патовая ситуация, при которой никто не способен подавить остальных [Collins 1999];

· дискредитация надежд среди элит и населения на «сильную руку» и централизацию власти.

Процедурные факторы — требуемые нормы, которые должен включать договор между центрами силы:

· договор между акторами о недопущении насилия как средства политической борьбы; мирное коллегиальное разрешение споров и конфликтов;

· совместное противостояние попыткам монополизации власти любым игроком (центром силы); запрет на проекты политического устройства, чреватые такой монополизацией и подавлением остальных участников коалиции.

Сопоставив эти общетеоретические условия с политическими кризисами авторитарных режимов в России, обнаруживаем вполне ожидаемое отсутствие практически всех условий во всех случаях. Исключением является низкий уровень насилия в некоторых российских политических кризисах (1740, 1953-56, 1964, 1991, 1998-99 гг.). Следует отметить и соответствующую сравнительную мягкость расправы с побежденными политическими конкурентами в каждом из этих случаев.

Вторая развилка:
война на уничтожение или пакт элит

В этой ситуации автономные политические акторы со своими ресурсами (организационными, силовыми, экономическими, символическими):

· либо принимают стратегии подавления, ведут борьбу на уничтожение («победитель получает все»),

· либо принимают стратегии переговоров и компромиссов, заключают взаимоприемлемые договоренности об ограничении переделов и о сохранении проигравших на политической арене.

В первом случае в результате борьбы (нередко кровавой) достаточно быстро сокращается состав акторов и падает качество конкуренции, а победитель, как правило, устанавливает жесткий авторитарный режим вплоть до диктатуры, поскольку стремится исключить возможность реванша побежденных и их скрытых приверженцев. Во втором случае сохраняется основной состав акторов, сохраняется масштаб участия и повышается качество конкуренции (рис.8).

Рис.8. Вторая развилка: выбор способа взаимодействия между автономными центрами силы. Либо доминируют стратегии подавления и узурпации власти (движение к массовому насилию и последующей диктатуре), либо доминируют стратегии компромиссов, договоренностей, отказа от насилия в политической борьбе (движение к пакту элит — картельному соглашению, с возвратом к авторитаризму как наиболее вероятным следствием).

Каковы же структурные условия, способствующие становлению характера борьбы за власть между центрами силы как состязания, «борьбы по правилам», а не «войны» по принципу «победитель получает все»? Политическая теория предлагает следующие пункты:

· опасности и издержки попыток подавления конкурентов существенно выше, чем издержки вынужденного сотрудничества с ними [Гельман 2007];

· высокая неопределенность в распределении сил и ресурсов, в возможности создания доминирующих коалиций; чтобы обезопасить себя от проигрыша, центры силы проявляют бо́льшую склонность к борьбе по правилам, чем к войне без правил [Пшеворский 1993, 1999; Рыженков 2006];

· расколы по разным вопросам и социальные различия (например, центральные-периферийные, богатые-бедные, русские-нерусские и т. д.), не разделяют однозначно противостоящие группировки, но перекрещиваются, что дает возможность образования разных и сменяющих друг друга коалиций, повышает значимость переговоров в сравнении с силовой борьбой и дает разным политическим игрокам некое чувство общности [Растоу 1996];

· основные активы элит, центров силы (счета, недвижимость, семьи, штаб-квартиры фирм, основной капитал) расположены в стране, а не за рубежом; только это может гарантировать реальную озабоченность элит происходящим в стране, также данные факторы детерминируют чувства общей судьбы, значимый уровень общности проблем и интересов;

· опыт сохранения основных позиций и ресурсов у проигравших — что обуславливает снижение страха проигрыша у остальных [ср. Weiner 1987];

· затяжные конфликты при воздержании от насилия; политические игроки, не получая возможности однозначного выигрыша, одновременно испытывают дискомфорт от того, что проблемы не решаются и вынуждены соглашаться на уступки, прибегая к соглашениям, пусть пока внутренним;

· накопление опыта, практик, способностей к горизонтальным переговорам, политическому «торгу»;

· успешный опыт совместного обеспечения внутреннего порядка центрами силы (преодоление «комплекса Рюрика» — «Приди и правь нами», «Барин приедет, барин рассудит»);

· умеренное внешнее давление (геополитическое или геоэкономическое), достаточное для сплочения центров силы, но не настолько большое, чтобы разрушить коалицию; успешный совместный опыт противостояния этому давлению, легитимирующий коалицию центров силы, но не триумф, который привел бы к сосредоточению легитимности и власти только одним центром силы, как правило, с лидером-символом, которому приписывается победа [Collins 1999];

· наличие политического влияния масс собственников, нашедших для себя наличие коалиции центров силы более безопасным и перспективным, чем захват и полная централизация власти одним из центров силы.

Добавим также процедурные факторы — требуемые нормы, которые должен включать договор между центрами силы:

· общий отказ от применения силовых методов и правоохранительных органов в политической борьбе, вероятно, как следствие яркой дискредитации такой практики;

· общее согласие в том, что проигравший не выбывает из дальнейшей политической борьбы; запрет на притеснение проигравших, «бывшие» не будут наказаны после потери своей власти [Weiner 1987];

· защита собственности, отказ от неправовых переделов и экспроприации ресурсов;

· общее согласие о полезности отделения собственности от власти, пусть пока «в своем кругу»; так члены коалиции могут обезопасить себя от экспроприации при потере власти; при этом они же вынуждены согласиться, что, получив власть, не будут захватывать собственность друг у друга.

Набор условий получился весьма, даже слишком обширным. Попробуем выявить их глубинные основания. Почему безопаснее подавить соперника, чем терпеть его в качестве члена правящей коалиции? Причина проста — потому что каждый момент будешь ожидать удара в спину, при малейшем ослаблении твоей позиции соперник перейдет к стратегии подавления и уничтожит тебя, либо, как минимум, выбросит из политического поля. Глубинный фактор, избавляющий от такого рода опасений, — доверие, опыт сотрудничества на основе договоренностей, а также общее неприятие стратегий подавления в политической борьбе.

Почему в одних обществах трудно устранить противника из политического поля, лишить его ресурсов, а в других легко? Почему иногда распределение ресурсов неопределенно, а иногда почти полностью можно просчитать? Почему в одних случаях не получается упрощенного и однозначного конфликтного противостояния из-за множества перекрывающихся коалиций, а в других конфликты однозначно поляризуют стороны?

Глубинным фактором всех этих условий является уровень защиты собственности. Действительно, если собственность может быть легко экспроприирована с помощью власти и силы, то расчет соотношения ресурсов резко упрощается: получив контроль над силовыми ресурсами можно изъять в свою пользу как экономические ресурсы противников, так и каналы их символического влияния (СМИ).

Акторы с незащищенной, «подвешенной» собственностью всегда будут сплачиваться вокруг одной политической силы, обещающей им поддержку и безопасность, остальные интересы нивелируются. Если же собственность надежно защищена, но интересы остаются гораздо более разнообразными и сложными. Именно здесь возникает поле перекрещивающихся союзов, что способствует не ставке на подавление, а компромиссам и переговорам.

Итак, наряду с обширным списком условий успешного прохождения второй развилки (к коалиции центров силы, а не к войне между ними на уничтожение) получаем набор глубинных факторов, определяющий если не все, то многие из этих условий:

· взаимное доверие между представителями автономных центров силы как результат прежнего сотрудничества и осознания общего неприятия стратегий подавления и насилия в политической борьбе;

· надежная защита собственности как результат «договоров о ненападении»;

· способности взаимодействовать, принимать решения на основе правил и горизонтальных договоренностей, общий уход от предубеждения относительно возможности «порядка» только при жестком единоначалии и «вертикали власти».

Почему перевал и что за ним?

Образ перевала, как и образ колеи, является метафорой и требует концептуализации. Посмотрим вначале, что дает сама метафора.

В горной местности перевал отделяет одну большую долину и речную сеть от другой. Соответственно, перевал всегда лежит на линии водораздела. Пока не преодолен перевал, вода будет скатываться в прежнюю долину, соответственно, и людям всегда легче в нее обратно спуститься («скатиться», «соскользнуть»). А вот уже после преодоления перевала легче будет оставаться в новой долине.

Если по равнине или вниз по долине можно прогуливаться, то подъем на перевал требует больших усилий и предварительной подготовки, а для преодоления самых трудных, высоких, и уж, тем более, ранее недоступных, перевалов необходимо специальное снаряжение.

Соответствия с нашей темой исторической динамики России вполне прозрачны. Колея циклов с подъемами редких «Мобилизаций» и «Либерализаций» (по условным склонам государственного успеха и свободы), последующим непременным соскальзыванием к «Стагнациям», «Кризисам» и «Откатам» — это и есть болезненное коловращение страны в одной и той же «долине», т.е. типе-аттракторе с мощной притягивающей силой (о типах-аттракторах см.: [Розов 2002, гл.3]).

Надежды времен Перестройки в рамках данной метафоры — это широко распространенная тогда наивная уверенность в том, что страна, освободившись от коммунистических балластов — плановой экономики, однопартийной системы, моноидеологии, — введя рынок, валютное обращение и парламентаризм, без особых усилий совершит переход («транзит») в «долину цивилизованности», населенную развитыми, свободными и богатыми демократическими странами.

Досадная неудача 1990-х гг. на этом направлении для многих дискредитировала сам ориентир. Кто-то ставит в образец вполне авторитарный, но удивительно успешно развивающийся Китай. Кто-то уповает на «особый» российский путь, обычно явно или неявно сочетающий мечты о полном превосходстве над вечным предметом зависти-ненависти — Западом и утверждение незыблемости «русской власти» с ее безусловным правом принуждать население к «служению во имя» — тяжелому малооплачиваемому труду и жертвам.

Что же находится за перевалом? Ожидает ли там вечное благоденствие, покой, коммунизм, окончание времен и Царствие Небесное?

Конечно же, нет. Там будут другие трудности, другие проблемы, будут и циклы, и кризисы, но уже совсем иные. Многое известно по благополучным западным странам, например, Канаде или Швеции (которые наиболее сходны с Россией по климатическим условиям, малой заселенности огромных северных пространств). Эти страны, как и многие другие того же ряда, сталкиваются с проблемами наплыва иммигрантов, что является своего рода «расплатой» за достигнутое общественное благополучие. В этом смысле, решиться на преодоление перевала — значит, строить общество со своими проблемами, трудностями и кризисами, но такое, в которое стремятся попасть, куда перевозят семьи, где хранят капиталы, вкладывают в производство и покупают недвижимость, а не из которого бегут и уводят все активы.

Как вмешаться в циклическую динамику?

Обратимся к социальному механизму российских циклов. Ведь для того, чтобы вырваться из колеи циклической динамики, необходимо каким-то образом «вмешаться» в порождающий ее механизм.

Внутри каждого такта действуют свои тренды, образованные стратегиями и практиками основных участвующих акторов, а также констелляцией следствий из этих стратегий, зачастую непреднамеренных.

Сами же эти стратегии и практики формируются на основе имеющихся у акторов габитусов [Розов 2011, гл.3,5,9], причем компоненты этих габитусов — фреймы, символы и поведенческие установки — актуализируются в соответствии со складывающейся ситуацией как порождением практик и стратегий других акторов.

Попробуем вначале на общем теоретическом уровне определить, где же ниточка, за которую нужно потянуть, чтобы направить внутритактовые тренды в иную — «непривычную» для истории России сторону? Задача осложняется тем, что движение в сторону перевала вовсе не нужно и даже опасно для правящей группы и для большей части бюрократии, поскольку грозит утерей власти и соответствующей ренты.

Тем более, не может идти речь о насильственном, принудительном «перевоспитании» и «формировании нового человека». А это означает, между прочим, что все усвоенные нынешними российскими актуальными и потенциальными акторами социально-политических процессов габитусы с идентичностями, фреймами, мировоззренческими и поведенческими установками «остаются на месте». Они же являются и продуктом российских циклов, и одной из важнейших частей порождающего эти циклы механизма. Каков же тогда должен быть принцип изменений?

На каждом из этапов — выхода к очередной развилке и выбора в ней пути — имеется характерный для российской истории расклад сил, конфигурация акторов с их габитусами, их привычные стратегии и практики, соответствующие тренды, воспроизводящие колею циклов. Однако в каждом пункте этого механизма есть немалые степени свободы.

Российский чиновник отнюдь не всегда жаждет лишь взяток, «откатов» и «распилов», в некоторых ситуациях он еще готов честно и беззаветно служить. Разбогатевший банкир или заводчик вовсе не обязательно пытается спрятать свой капитал за границей, иногда он строит школы, церкви и музеи в своей округе.

Почему же люди поступают иногда так, а иногда иначе? Как вообще действия индивида связаны с макроисторической динамикой? Можно ли вообще в ней что-то менять?

Здесь нам на помощь приходит понятийный аппарат, связывающий между собой разные масштабы социального: от ультрамикро (взаимодействия между людьми «здесь и сейчас») до макро (изменения во всем обществе) [Розов 2011, гл.3].

Избежать глубокого кризиса и диктатуры
— вывернуть к полиархии

Основные тренды начавшегося в середине 2000‑х гг. такта «Стагнация» — это совместное действие нескольких контуров деградации [Розов 2011, гл.13], что означает приближение системного «Кризиса», который и может сыграть роль первой развилки (см. выше). Здесь нас будут интересовать только условия и факторы позитивного прохождения будущих развилок.

С.Хантингтон указывает на три механизма демократизации: а) трансформация, когда пришедшие к власти реформаторы сами проводят институциональные изменения; б) замена, когда в результате кризиса новые группы свергают власть и проводят демократические реформы, и в) трансрасстановка, когда реформы проводятся в результате переговоров верховной власти с сильной оппозицией [Huntington 1991].

Первый путь уже показал себя провальным в начале 1990-х гг. в России и вряд когда-то будет повторен, особенно с учетом того, что реальная демократическая трансформация всегда предполагает резкое ограничение собственной власти реформаторов.

Само по себе свержение власти (замена) в современных российских условиях, очевидно, не гарантирует требуемых последовательных и масштабных реформ, прежде всего, в силу огромной инерции коррумпированного бюрократического аппарата и пассивности, сугубо рентных ориентациях большинства населения.

Переговоры с оппозицией (трансрасстановка) часто бывают лишь временным отступлением и/или частичным смягчением авторитарного режима. Вместе с тем, именно этот путь приводит к позитивному исходу первой развилки — становлению полиархии.

Для этого требуются определенные условия: оппозиция должна быть достаточно сильной, влиятельной, настроенной на мирные переговоры, но твердой и последовательной в своих требованиях; власть должна удерживаться от соблазнов подавления, в том числе, вследствие недостаточной лояльности и послушности аппарата принуждения — силовых структур.

При каких более общих социально-экономических условиях такое станет возможным? Оппозиция никакой поддержки не получит при сохранении относительного внешнего благополучия и достаточных финансовых ресурсов у государства, когда аппарат принуждения останется лояльным; соответственно, никакой трансрасстановки не произойдет.

При падении страны в глубокий социально-экономический кризис, при подъеме волн массовых уличных протестов возникает опасность роста насилия. Тогда либо побеждает прежняя власть и устанавливает после этого реакционный диктаторский порядок, либо побеждают протестные силы, что чревато приходом популистских лидеров и также установления диктатуры, только другого окраса, например, агрессивно-шовинистического, либо чудом (например, благодаря более либерально-западнической ориентации элит и населения в столицах) вновь побеждают демократически ориентированные силы («Перестройка №2»). Крайне сомнительно, чтобы такая попытка «Либерализации» стала долговременной и успешной в силу множества социально-институциональных и ментальных причин. Новое массовое разочарование в «демократах» отдаст власть в руки той или иной группировки авторитарной направленности. Как видим, после острого «Кризиса» в любом случае следует ожидать перехода к «Авторитарному откату» — возвращению в колею исторических циклов.

Вывод из проведенных рассуждений однозначен: в первой развилке позитивный выбор варианта полиархии возможен только при некотором среднем ухудшении социально-экономической ситуации, при достаточно весомом накопленном авторитете мирной оппозиции.

Многое зависит от ее способности повернуть протестные массы от опасных провокаций и насилия, быстро вспыхивающих и столь же быстро гаснущих волн гнева и ненависти, к твердому, спокойному и последовательному поведению — мирным требованиям правовых (независимость суда и верховенство права), экономических (расширение и защита конкуренции, экономических прав), политических реформ (свободные и честные выборы, рост участия населения в управлении, реальная ротация по результатам выборов и ответственность властей разных уровней).

Как использовать теорию динамики коллегиальной власти
в современной российской ситуации?

Рассмотрим модель торга держателей ресурсов за политическое участие [Collins 1999]. Приходится признать, что до складывания/создания указанных выше условий такой торг крайне маловероятен.

Малый и средний бизнес запуган и деморализован. Представители крупного бизнеса уже и так «сторговались» с бюрократией, но, скептически оценивая надежность и долговременность этих «конвенций», держат свои активы за рубежом, учат там детей, прикупают там виллы и предприятия. Ситуацию усугубляет возобновившийся дождь нефтедолларов, который авторитарная власть пропускает только через себя. Структура «один даритель — много просителей» ни к какому торгу относительно разделения власти не ведет.

Всегда ли так будет? Отнюдь. Просматриваются два главных фактора изменения ситуации.

Первый фактор всем хорошо известен: падение мировых цен на нефть, вероятное снижение добычи газа. Очевидно, что посаженную на нефтегазовую иглу экономику рано или поздно начнет «трясти». Это уже показал 2008 год, но история неустойчивой конъюнктуры мировых цен на нефть отнюдь не завершена. Рано или поздно, чтобы выполнять свои внутренние и внешние обязательства, государство непременно обратится к держателям ресурсов. Вот тогда и возникнет возможность торга по поводу разделения власти, участия в ней, гарантий и правил «честной игры».

Именно возможность, не более того. Сценарии, подобные опричному террору и большевистской продразверстке, тоже нельзя исключать («Авторитарный откат» и переход к диктатуре в первой развилке, см. рис.7) . Многое будет зависеть от того, как отреагирует на новое фискальное давление бизнес, кого поддержит население.

Здесь теория уже ничего сказать не может, нужны полевые социологические исследования, мониторинг процессов политического взаимодействия. Но в этом же пункте есть и неопределенность, дающая возможности для практического изменения ситуации — через просвещение, формирование оргструктур и сетевых связей, которые позволят бизнесу и населению оказать отпор давлению и насилию, настоять на переговорах о разделении власти и демократизации государства.

Второй фактор, собственно, уже обозначен — это самоорганизация и сплочение держателей ресурсов, начиная от крупного бизнеса и вплоть до «простых людей» — собственников квартир, дач, гаражей и автомобилей.

Кроме понятного противодействия со стороны власти (с атомизированными собственниками легче управляться), нет серьезных препятствий для самоорганизации, роста политического самосознания уже сейчас, не дожидаясь очередного падения нефтяных цен и фискального кризиса.

Такого рода ассоциации как местного, так и общенационального масштаба могут быть созданы бизнесменами для простой цели — препятствовать рейдерству, шантажу налоговых органов, обеспечить, наконец, безопасность своей собственности, семьи, личности, причем, не за границей, а на своей Родине.

Перед каждым представителем бизнеса возникнет принципиальная альтернатива: либо обезопасить лично «себя любимого» путем «связей» — с местными чиновниками и силовиками, отдавая им определенную мзду, что в России привычно, либо объединиться с товарищами (не в советском, а в добром старом купеческом смысле) и отстаивать свои права, заключать договоренности с властью, фиксируя их в формальных правилах, призванных действовать долгое время и невзирая на лица.

В России такое непривычно, но в общественном дискурсе эти идеи уже известны и получают признание, достаточно глубоко прорабатываются, подвергаются апробации (см.: [Аузан 2005; Взаимодействие государства, бизнеса и общества 2009]).

Преодолевать кризис
через горизонтальные договоры и самоорганизацию

Эффективность преодоления кризисных явлений во многом зависит от достигнутого уровня общественного согласия, от поддержки принимаемых мер разными группами бизнеса и населения, от их ответных стратегий. Растущие протесты надо направлять не в сторону патернализма («власть — дай денег!»), а в сторону усиления гражданских институтов (независимых профсоюзов, правовой защиты, ответственности властей и т. д.), расширения участия в управлении и, главное, обеспечения реальной ответственности власти перед обществом.

При нынешнем, довольно слабом и расхлябанном авторитаризме, когда люфт свободного экономического поведения еще велик, действия правительства нередко приводят к нежелательным ответам и плачевным системным последствиям (яркий пример: выделенные банкам в 2008-2009 гг. огромные суммы для кредитования отечественной промышленности тут же конвертировались в твердую валюту и вывозились за рубеж).

В таких случаях есть два основных пути, в точности согласно структуре первой развилки (см. рис.7): либо «закручивать гайки», устанавливать новые запреты, плодить контрольные органы, применять жесткие санкции и т. д. — ход к диктатуре, либо договариваться с утверждением гарантий для участников — ход к полиархии.

Первый путь возвращает в наезженную историческую «колею» российского авторитаризма, причем, в нынешних условиях (в отличие от условий при Петре I, при Екатерине II или при Сталине) не способен обеспечить ответственность элит, преодолеть системный кризис, вести эффективную мобилизацию и, тем более, «модернизацию».

Второй путь открывает новые исторические развилки, в том числе, путь на перевал — к новому историческому аттрактору и новой логике развития страны.

Международный контекст:
союз с Европой и Большой восточный проект

В историческом движении таких крупных стран как Россия на первый план всегда выступают вопросы ресурсной обеспеченности и отношений, взаимодействий с региональными и мировыми странами-лидерами. В сегодняшнем глобализованном мире прежние стратегии Российской империи и СССР а ля «чучхе» (сами разовьемся, сами все произведем и сами всех победим) совершенно неуместны и смехотворны. Только разумные и гибкие союзы, учитывающие и использующие интересы партнеров, — вот что даст и ресурсы, и современные оргструктуры и технологии, и безопасность, и новый престиж, и сами возможности национального подъема и расцвета.

Соответствующим задачам разработки и обоснования принципов, приоритетов, стратегий в сферах геоэкономики, геополитики и геокультуры посвящены главы 18-21 заключительной части книги. Здесь много направлений, деталей, тонкостей, но стержневая идея одна — теснейший союз России с Объединенной Европой и совместный цивилизаторский проект вначале по отношению к восточным регионам страны, а затем к прилегающим проблемным зонам Азии.

В чем состоит стратегический интерес России? Оставим глобальные амбиции: реально воздействовать на Африку, Южную Америку, Океанию Россия в ее нынешнем положении и не может, и это ей ни к чему. Речь должна идти о Евразии, прежде всего, самой территории России и прилегающих регионов (Лимитрофа).

Именно в Азии, действуя вместе с Европой, Россия сможет выступать как настоящая европейская страна, затем стать равноправной и полноценной частью Большой Европы. И не следует бояться «утери российской цивилизационной самобытности». Даже такие небольшие по сравнению с Россией страны как Франция, Италия, Испания, Германия, Великобритания, Швеция свою самобытность в общеевропейском мире отнюдь не потеряли. Не грозит это и России.

Цивилизационное разхвитие может осуществляться в Евразии на европейский, американский, российский, китайский, индийский, японский, арабский, иранский, турецкий манер. Зависит же это напрямую от силы геополитического, геоэкономического и геокультурного влияния соответствующих центров в разных регионах Евразии, а также от силы и эффективности альянсов между такими центрами.

Наиболее патриотично смотрелась бы борьба за «русский путь», однако уж слишком многие «но» тому препятствуют:

· бесславный распад СССР и дискредитация «русского коммунизма»,

· страхи перед новорусским имперским реваншизмом,

· весьма скромный мессианский потенциал современного православия,

· широко известные в мире сырьевой перекос в российском экспорте (периферизация экономики),

· коррумпированность государства.

Главное же — никакой внятной идеи кроме нового витка принудительной мобилизации и борьбы против мировой гегемонии Запада вообще и США, в особенности, в пресловутом «русском пути» не содержится. При таких условиях не стоит даже вступать в конкуренцию с «китайским», «западным», «мусульманским» путями обустройства Лимитрофа, тем более, всей Евразии.

Ситуация меняется радикально при создании разумных альянсов. Главный и наиболее перспективный альянс для России практически по всем направлением — это союз с Европой, объективно конкурирующей с США в мире, но лучшие шансы имеющей именно в Северной и Центральной Азии. Российская территория, а прежде всего Сибирь, при таком подходе становится главным плацдармом для европейско-российской цивилизаторской роли. Новое звучание обретает незаслуженно осмеянный и полузабытый лозунг времен Перестройки — Европа от Дублина до Владивостока.

Очевидно, что сам плацдарм должен получить более высокое развитие (плотность дорог и коммуникаций, производственные цепочки, сеть научно-технологических центров, налаженные рыночные и финансовые институты) для последующей экспансии вовне. Урал, Сибирь и Дальний Восток должны стать первым центром внимания для цивилизаторской европейско-российской активности. Значимость Сибири при этом действительно возрастает.

Революционным шагом в этом направлении был бы перенос столицы, по меньшей мере, крупнейших экономических министерств на восток страны — предположительно в Западную Сибирь. Такого рода идеи неоднократно высказывались, есть политико-экономические и экономгеографические обоснования.

Сама мысль о таком переносе многим до сих пор фантастической и неосуществимой. Однако тренд запустения востока России при одновременном росте могущества и демографического, геополитического давления Китая продолжается. Без революционных решений и действий, началом которых будет знаковый перенос крупных министерств, отвечающих за развитие восточных регионов страны, угрозы потери огромных окраинных территорий будут неуклонно расти.

Цивилизаторская миссия — это всегда большие затраты с отсроченной отдачей. На первом этапе для азиатской части России отдача состоит в индустриализации и новой волне заселения этих территорий. На втором этапе, для прилежащих азиатской части России стран отдача состоит в расширении зоны развитой инфраструктуры, образованного населения, стабильности и благополучия, что, в свою очередь, означает рост новых потребительских рынков для товаров, услуг и культурной продукции России и Европы, снижение нелегальной и нежелательной иммиграции.

Ресурсное пространство измеряется территорией, населением и энергетическим потенциалом Северной и Центральной Азии — его точно хватит на реализацию динамических стратегий в течение несколько поколений.

Появляется шанс для нового, теперь уже не циклически буксующего, а неуклонного подъема и расцвета России.

Создание другой повестки дня
— переключение политической динамики

Исторический опыт России свидетельствует, что основная направленность действий наиболее активных акторов во время кризиса нередко имеет агрессивный и конфронтационный характер (подавить, свергнуть, уничтожить врага).

Особенно это касается власти, в которой преобладают охранительные настроения, и радикалов из оппозиции, которые видят шансы в повышении своего влияния только при эскалации насилия. Шовинисты и националисты в России, как правило, в конце концов, встают на сторону власти, либо на сторону наиболее жестоких, авторитарных лидеров.

Опасность конфронтационного пути развития кризиса необходимо постоянно учитывать и всеми силами предотвращать. При назревании кризисных явлений, соответствующем росте напряженности и конфликтности в обществе единственной альтернативной насилию являются переговоры.

Встает ключевой вопрос: с чего это вдруг власть начнет с кем-то договариваться, вообще разговаривать, когда в ее руках все рычаги принуждения и устрашения? Теоретический ответ на этот вопрос давно известен: требуется существенный рост «переговорной силы» для держателей ресурсов и политической оппозиции.

Почему она так мала? Потому что верховная власть в России, начиная с 2003 г., показала себя способной отобрать у любого российского гражданина или резидента любые материальные ресурсы, причем, особенно это стало касаться тех, кто поддерживает «несистемную» (т. е. не марионеточную) оппозицию.

Держатель ресурсов — сильный переговорщик только тогда, когда не боится вскоре после переговоров потерять все свои ресурсы.

Оппозиция — сильный переговорщик, когда имеет разветвленные организационные структуры, когда на ее стороне общественное мнение, соответственно, какая-то часть СМИ, когда она способна на значительные политические и общественные акции, а для всего этого, увы, требуются материальные ресурсы.

Позитивный ход в первой развилке к полиархии, а не диктатуре, станет возможным, а затем реальным и наиболее вероятным тогда, когда резко снизится или исчезнет страх бизнесменов, главных редакторов газет, руководителей телевизионных каналов поддерживать те политические силы, группы, лица, которые считают нужным поддерживать. Поэтому именно широкая кампания избавления страны от страха должна стать первым шагом другой повестки дня.

Второй и третий шаги — формирование новых акторов (центров силы, субъектов перемен) через гражданскую самоорганизацию, обеспечение надежной платформы разрешения конфликтов через движение к независимому и справедливому суду — детально расписаны [Розов 2011, гл.15-17; Апрельские тезисы 2.0, Памятка гражданскому и политическому активисту].

Ситуация такова, что нынешние российские «лидеры» заинтересованы лишь в сохранении полноты власти для себя и своей группировки, любые серьезные преобразования поставят эту власть под вопрос. Поэтому делается все для «замораживания» установившегося режима, все больше внимания и средств тратится на силовые структуры для подавления ожидаемых протестов, на дискредитацию и раскол «несистемной» (действительной) оппозиции.

Все остальные потенциальные акторы либо встроены в «вертикаль», прикормлены ею, либо запуганы и деморализованы, либо погрязли в междоусобице, либо крайне далеки по своим интересам и идеалам от интересов большинства населения, либо сочетают эти свойства в разных пропорциях.

Нет смысла ждать чудесного пришествия нового субъекта перемен. Все, на что можно надеяться, — это естественно-искусственное его «выращивание» на основе сетей гражданской самоорганизации.

Соответствующий трудный и долгий процесс без гарантии успеха назван социально-политической реабилитацией. Он включает создание/появление малых инициативных групп, направленных на решение актуальных социальных проблем через институциональные преобразования, с последующим расширением, контактами с образовательными, экспертными и государственными структурами, институционализацией, а также сочлененное с этими процессами преобразование габитусов участников, а значит и менталитета активной части населения, повышение групповой энергетики как важнейшего компонента лидерства. Условия, приоритеты, этапы, аспекты требуемых действий и преобразований — все это достаточно детально расписано [Розов 2011, гл. 16-17].

Ситуация перед «выборами»:
актуальные задачи оппозиции и гражданской самоорганизации

До парламентских выборов остается меньше полгода. Как сделать этот период максимально продуктивным в плане гражданской самоорганизации и политического развития?

Верно было отмечено А.Подрабинеком, что оппозиция и протестная, недовольная властью и режимом часть общества должны не поддаваться навязываемым «сверху» темам, играть в «свою игру». Поддерживая эту идею, я наметил главные масштабные шаги в статье «Другая повестка дня», основанные на результатах макросоциологического исследования, в том числе, представленных выше. Однако зимние выборы в Думу и весенние президентские выборы — это даты, в которых любые повестки дня по необходимости смыкаются.

Каким же образом в «своей игре» готовиться к выборам при всей их известной «специфике» и какой способ поведения избрать на самих выборах приличному, неравнодушному к будущему страны человеку?

В стране мало кто верит в честность грядущих выборов. Очень многие недовольны систематическими фальсификациями, недопущением новых партий к выборам, завышенным порогом прохождения в Думу, отменой выборов по одномандатному принципу и т.д. Сейчас все это уже воспринимается примерно как закон тяготения — неотменяемые условия, в которых придется (всегда?) жить. Задача состоит в том, чтобы массовое, но разрозненное неприятие нечестности выборов превратить в долговременную упорную общенациональную кампанию ЗА СВОБОДНЫЕ И ЧЕСТНЫЕ ВЫБОРЫ, которая, хоть вероятно и не достигнет особенно многого за оставшиеся месяцы, но должна начаться уже сейчас, а продолжаться до полной победы.

На всякий случай поясняю оба слова. Честные – это понятно (даже тем, кто вольно или невольно участвует в жульничестве): чтобы не было позорного административного принуждения, когда должностным лицам от губернаторов до директоров средних школ «дают установку» о требуемых результатах, грозя увольнением или сокращением финансирования, чтобы не было скандальных перекосов в телевизионной пропаганде, чтобы не было вбросов бюллетеней, фальсификаций при подсчетах и проч. Однако, далеко не все в стране еще понимают значимость требования свободных выборов: чтобы не было смехотворных препятствий со стороны власти для регистрации партий и движений, кандидатов в депутаты Думы и кандидатов на президентский пост. Являющийся, согласно Конституции, единственным источником власти в России ее многонациональный народ (ст.3.п.1) сам разберется, за кого отдать голоса. Отказы в регистрации, нужные только трусливой правящей группе, — это ущемление нашей свободы, свободы граждан России.

Организационное, пропагандистское обеспечение кампании ЗА СВОБОДНЫЕ И ЧЕСТНЫЕ ВЫБОРЫ — отдельный сложный вопрос. Здесь укажу только на самые очевидные требования:

· Сместить главу и полностью заменить весь состав нынешнего Центризбиркома как лишенные общественного доверия (доводов для этого вполне достаточно по скандалам, связанным с фальсификациями на прошлых региональных и федеральных выборах); Фигура нового главы Центризбиркома с полномочиями набора нового состава Комитета должна иметь безупречную репутацию в плане честности и принципиальности, получить поддержку (хотя бы быть приемлемой) как со стороны нынешних парламентских фракций, так и со стороны не попавших в Думу и не зарегистрированных партий;

· Зарегистрировать и дать возможность участвовать в выборах партиям, которым ранее было в этом отказано из-за мелких придирок (Партия народной свободы, Другая Россия, Республиканская партия, РОТ-Фронт, Родина: здравый смысл и др.);

· Отменить поправки к законам об избирательном праве, принятые в 2000‑х гг. как ущемляющие права граждан и деформирующие демократическую систему (возвратить выборы по одномандатным округам, резко снизить порог прохождения в Думу, вернуть губернаторские выборы, дать возможность участвовать в выборах общественно-политическим движениям и избирательным блокам, отменить драконовские правила регистрации новых партий и движений);

· Дать возможность наблюдателям от всех партий и движений, гражданским активистам, международным наблюдателям присутствовать на всех стадиях выборного процесса и подсчета голосов; усилить правовую ответственность руководителей счетных комиссий всех уровней за любые фальсификации.

· Технически обеспечить возможность контроля каждым избирателем, верно ли учли и посчитали его голос, а также правовые основания подачи судебных исков к фальсификаторам.

Самым остроумным и эффективным решением задачи последнего пункта представляется предложение А.Подрабинека; каждый бюллетень снабжается подклеенным вторым листом, на котором отпечатывается сделанный на первом листе выбор («галочка»). На обоих листах стоит индивидуальный номер (возможно, скрытый, который легко соскабливается как на карточках Спортлото). Избиратель расписывается за получение бюллетеня, не указывая номер, а на обороте второго листа ставится штамп избирательного участка. Первый лист избиратель опускает в урну, а второй уносит с собой. Избирком и счетная комиссия каждого города и региона обязуется опубликовать в местной официальной прессе и на официальных сайтах полный список: в бюллетене с каким номером голос отдан за какую партию. Благодаря этому каждый избиратель получает возможность удостовериться в правильности учета его голоса, а при несовпадении — подавать судебный иск на фальсификаторов, предъявляя заверенный второй лист бюллетеня[6].

Интересно, как по существу можно оспорить следующие два тезиса:

1) Власть (правящая группа, лица, принимающие соответствующие решения), действительно заинтересованная в установлении порядка честных и свободных выборов, согласится выполнить вышеизложенные требования;

2) Нынешняя власть в России не выполнит их, более того, будет всячески препятствовать их обнародованию и широкому общественному обсуждению.

Логический вывод из этих положений сделать нетрудно, но вряд ли он будет для кого-то новым.

Поскольку политика — это искусство возможного, следует, продолжая обсуждать и предъявлять эти требования, выстроить наиболее эффективные стратегии индивидуального и коллективного действия на ближайший предвыборный период с учетом того, что власть законные и справедливые требования не выполнит. Надвигающиеся парламентские и президентские выборы 2011-2012 гг. принуждают гражданское общество и оппозицию (нормальную, а не карманную) к активному началу деятельности по второму шагу: самоорганизации в борьбе за свободные и честные выборы, чему призвана способствовать идея «народного бюллетеня» и альтернативного, гражданского подсчета голосов. Нет сомнений, что этим инициативам режим будет всячески препятствовать, в том числе, привычными репрессивными методами. Значит, параллельно придется и вести кампанию первого шага — за пресечение насилия и угроз насилия в политике, особенно со стороны государственной власти..

Как видим, макросоциологический анализ на основе теоретических моделей позволяет не только разрабатывать перспективные стратегии на десятилетия вперед, но также находить решения ближайших задач актуальной политики.

Литература

Аузан А.А. Где мы живем? М. 2005.

Бурдье П. Практический смысл. М. 2001.

Взаимодействие государства, бизнеса и общества: позитивная реинтеграция. М.Ж ИИФ «СПРОС» КонфОП. 2009.

Вишневский Р.В. Модернизационные циклы в истории России.- Теория предвидения и будущее России. Материалы V Кондратьевских чтений. М. 1997.

Гельман В. Я. Из огня да в полымя? Динамика постсоветских режимов в сравнительной перспективе // Полис. 2007. №2. С.81-108.

Гудков Л. Д. Условия воспроизводства «советского человека» // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2009. № 2(100). С. 8-37. http://www.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2010/04/09/0000336866/vom_2009.2_x28100x29_8-37.pdf.

Гусейнов Р. История экономики России. М.: ИВЦ, 1999.

Даль Р. Демократия и ее критики. М. 2003.

Дружинин Н.Д. Социально-экономическая история России. Избранные труды.- М.: Наука, 1987.

Карл Т.Л., Шмиттер Ф.К. 1993. Пути перехода от авторитаризма к демократии в Латинской Америке, Южной и Восточной Европе - Международный журнал социальных наук, №3. С.29-45.

Клямкин И.М. Постмилитаристское государство / Российское государство: вчера, сегодня, завтра. М., 2007.

Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск. 2002.

Кордонский С. Сословная структура постсоветской России. М., Институт фонда «Общественное мнение». 2008.

Липсет, Сен К.-Р., Торрес Дж. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии - Международный журнал социальных наук, 1993,.№3. С.28.

Пантин В.И., Лапкин В.В. Волны политической модернизации в истории России. К обсуждению гипотезы. 1998 // Проблемы и суждения, № 2.

Пантин В.И., Лапкин В.В. Политическая модернизация России: Циклы, особенности, закономерности. М.: Русское слово, 2007.

Полтерович В. Попов В. Демократия, качество институтов и экономический рост // Прогнозис, 2006,№3. С.115-132.

Радаев В.В. Революция в торговле: влияние на потребление и жизнь // Полит.Ру, 06.01.2010. http://www.polit.ru/lectures/2010/01/06/torg.html.

Пшеворский А. Переходы к демократии. - Путь, 1993.№3.

Пшеворский А. Демократия и рынок. Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. М. 2000.

Растоу Д. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис, 1996. №5.

Рогов К.Ю. Мораль, насилие и рента. Выступление на 2-х Ходорковских чтениях февраль. 2008. http://www.polit.ru/dossie/2008/03/26/values.html.

Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены.- М., 2002. http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/fti/.

Розов Н.С.Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. М.; РОССПЭН, 2011, 735 с.

Рыженков С.И. Динамика трансформации и перспективы российского политического режима // Неприкосновенный запас, 2006. №6(50).

Янов А.Л. Тень Грозного царя. Загадки русской истории. М. 1997.

Янов А.Л. Россия и Европа. 1462-1921. В 3 книгах. Книга 3. Драма патриотизма в России. 1855-1921. Новый Хронограф. 2009.

Collins R. Macrohistory: Essays in Sociology of the Long Run. Stanford Univ. Press, 1999.

Collins R. Interaction Ritual Chains. Princeton & Oxford. Princeton University Press. 2004.

Di Palma G. To Craft Democracies: an Essay on Democratic Transitions. Berkeley. 1990.

Huntington S. The Third wave: Democratization in the Late Twentieth Century. L. 1991.

Hellie R. The Structure of Russian Imperial History. History and Theory. Studies in the Philosophy of History, 2005.vol. 44, № 4.

Weiner M. Empirical Democratic Theory // Political Science, 1987.vol. XX, № 4.

[1] В обсуждении книги «Колея и перевал» на Радио Свободе уважаемый И.Г.Яковенко возразил: «Я убежден в том, что эти циклы не порочные, а они вытекают из природы русской культуры, или русской цивилизации, и тех объективных условий – геополитических, ландшафтных, климатических, - в которые Россия вписана. В этом смысле пока есть такая Россия, будут и такие циклы». Иными словами, речь идет не о болезни, от которой Россию можно и нужно вылечить, а о самой сущности нашей страны. И.Г.Яковенко затем смело подкрепил свою мысль анекдотом про жабу, говорившую, что она на самом деле не скользская и противная, а белая и пушистая, просто болеет сейчас. Жабе я бы скорее уподобил циклически возрождающуюся насильственную «русскую власть», а страну под ней — замученной, но одурманенной Дюймовочке-мазохистке, о чем и написал полушутливую (а на самом деле горестную) заметку.

[2] Как видим, здесь сочетаются параметры, традиционно относимые к либеральному режиму (свобода от принуждения, защита собственности) и к демократии (партиципаторность, конституционализм). В мировой практике они нередко расходятся, идеологически противоречат друг другу, служат лозунгами в борьбе разных политических сил. Однако, в истории России либерализация и демократизация (и последующие отходы от того и другого) за редкими исключениями составляли единый процесс. Поэтому здесь в качестве познавательного средства взята интегральная переменная, что, впрочем, не мешает при необходимости ее разделить.

[3] И.М.Клямкин считает эту фазу определяющей все остальные явления динамики: «Я думаю, говоря о цикличности, то, что Николай Сергеевич назвал мобилизационным циклом, или цикл научно-технологических модернизаций, ассоциируемых обычно с именами Петра I и Сталина, - это наиболее существенные для понимания русской истории точки, а все остальное находится между ними. Их нельзя ставить в один ряд с разложением, деградацией, перестройками и так далее. Я называю их циклами милитаризации, когда все общество выстраивается по модели армии, а целью развития объявляется военная победа, или она ассоциируется с военной победой, или становится синонимом военной победы, и происходит военно-технологический прорыв с огромными издержками. Люди не могут жить долго в состоянии войны, и после этого наступают неизбежные периоды демилитаризации. Вот сейчас мы находимся в таком периоде, в который мы вступили после смерти Сталина. В принципе, это один и тот же цикл» [Обсуждение книги «Колея и перевал» на Радио-Свободе; Клямкин 2007].

[4] Ср.: «Состояние “возбуждения” не меняет базовой культуры общества, его ценностных представлений, доминирующих типов массовой привычной адаптации и жизненных стратегий населения. Это экстраординарное состояние. Как только происходит персональная смена держателей власти или смена состава правящего клана, так прежняя институциональная композиция возвращается» [Гудков 2009, с.29].

[5] В реальной истории это происходит либо после ухода от дел, смерти верховного Правителя — источника недовольства, таковы случаи Ивана Грозного, Анны Иоанновны, Петра I, Сталина, либо посредством заговоров и переворотов, таковы случаи устранения Анны Леопольдовны с Остерманом, Петра III, Павла I, Хрущева.

[6] 1. Центризбирком печатает количество бюллетеней ровно соответствующее количеству избирателей в избирательных списках. Все бюллетени нумеруются, а в целях предотвращения подделок – бюллетени печатаются на бумаге с высокой степенью защиты. Если, например, на последних федеральных выборах в списках избирателей было 107.222.016 человек, то печатается 107.222.016 бюллетеней с номерами от 000000001 до 107222016.

2. На каждый избирательный участок доставляется ровно то количество бюллетеней, которое соответствует количеству избирателей в списке избирателей этого участка.

3. Открепительные талоны и предварительное голосование не допускаются. Голосовать можно только в день выборов и только на своем избирательном участке (и на дому для тех, у кого трудности с передвижением).

4. Избирательные бюллетени представляют собой два одинаковых сброшюрованных вместе листа, проложенных копировальным слоем. При заполнении в кабинке первого листа, копия «галочки» отпечатывается на втором. В избирательную урну опускается только первый лист; второй остается у избирателя.

5. Избиратель получает бюллетень на своем избирательном участке (может быть, даже за несколько дней до голосования) и расписывается за него в документах избирательного участка, не указывая, однако, при этом номер полученного бюллетеня. На оборотной стороне второго листа избиратель расписывается, и его подпись скрепляется печатью избирательного участка. После голосования этот документ остается у избирателя на руках.

6. Результаты волезъявления вывешиваются в интернете таким образом, чтобы любой избиратель мог без труда найти номер своего бюллетеня и проверить, не искажен ли сделанный им выбор. В случае искажений оставшийся у избирателя второй лист бюллетеня с его подписью и печатью избирательного участка может служить доказательством фальсификации. А.Подрабинек. Чтобы тайное стало явным.