— Не то чтобы был какой-то момент выбора, это просто случилось естественным образом, другие варианты и не рассматривались. Я все-таки в школе участвовал в олимпиадах по русскому, по литературе, занимался подготовкой очень серьезно, ездил на Всероссийскую олимпиаду. У меня были хорошие учителя. Мне повезло: в отличие от многих абитуриентов я очень хорошо представлял перед поступлением, чему меня будут учить. Университет сначала и не воспринимался как учеба, будто ходить на кружок по интересам. Не в том смысле, что легко. Учиться как раз было вовсе не легко. Но раньше, в школе, чтобы позаниматься чем-то действительно интересным, надо было приходить после уроков. А теперь — вместо уроков. Это же здорово.

— Когда Вы поступили в университет, у Вас наверняка появились планы и мечты о будущей карьере. Что Вам уже удалось воплотить, а к чему Вы продолжаете стремиться?

— Знаете, Шампольон еще в юности поставил себе задачу расшифровать египетское письмо и все свое образование, всю свою научную карьеру построил вокруг этой мечты. И в итоге совершил революционный прорыв в расшифровке египетских надписей, которая, надо сказать, шла поколениями до и после Шампольона. Эта история — вдохновляющая, но на самом деле у большинства людей все происходит не так. Наука — это долгий будничный труд, и я осознанно хотел им заниматься. Я пытаюсь разобраться, почему мы друг друга понимаем. Мы ведь невозможно разные, но почему-то можем коммуницировать. Кстати, отдельный вопрос — а действительно ли понимаем. Что вообще такое «понимание»? Вот этот вопрос тревожит меня с самого начала. Я пока ни на шаг не приблизился. И вряд ли приближусь. Главное, что я продолжаю в этом разбираться.

— Расскажите о самых ярких событиях, произошедших с Вами во время учёбы в университете.

— Кажется, первый курс был одним длинным ярким событием. Три или четыре пары каждый день, и после этого хватало сил ездить в город на всевозможные сборища юных литераторов. Читал в автобусе, писал стихи на парах. Я сейчас меньше загружен, но ничего не успеваю. А тогда почему-то хватало сил на все.

— В каком возрасте Вы написали первые стихотворения?

— В пять или шесть лет, не помню. Надо было что-то прочитать Деду Морозу, а я поленился выучить. Пришлось придумывать самому.

— Расскажите, как менялись мотивы и стиль написания в процессе творческого становления.

— Вы уверены, что они поменялись с тех пор? Послушайте, у меня все-таки филологическое образование. А филолог-поэт — это немножко как больной врач. Говорят, заболевший доктор скорее предпочтет обследоваться у коллеги, чем ставить себе диагноз. Здесь то же самое. Меньше всего хочется думать о том, какие у меня там мотивы и тем более какой стиль.

— Вы неоднократно участвовали и выигрывали в поэтических турнирах. Как проходила подготовка? Что помогло Вам одержать победу?

— Неоднократно выигрывал и проигрывал тоже неоднократно. Вряд ли я знаю какой-то секрет, который неизвестен остальным. Показательно, что вы задаете вопрос о поэтических турнирах. Ведь в литературе много чего происходит. Издаются журналы, выходят сборники, проводятся поэтические вечера, семинары критики, литературные курсы. Но всем интересно про турниры. Если на афише написано «Литературный вечер», это значит, что два часа странные люди будут читать стихи. А если в программе «Батл поэтов», то это уже интересно, это значит, что будет Татаренко и, может быть, драка. Люди охотно идут. Хотя в действительности там те же самые люди два часа читают те же самые стихи. Нет, к счастью, никакой табели о рангах, где прописано, какие поэты получше, какие похуже. Вся это турнирность, конкурсность — это способ привнести в рафинированное искусство долю провокации, как-то заинтересовать публику. Хайп, короче говоря. А стихи — у них своя жизнь, независимо от того, кто побеждает в турнирах.

— Над чем Вы работаете в данный момент?

— Я обычно долго работаю над своими произведениями. Так получается. Поэтому лучше не рассказывать: неизвестно, когда будет готово. Зачем говорить раньше времени. У меня есть страничка «Инженер Шурик». Все мои новые тексты сразу появляются там.

— Есть ли у Вас кумир среди поэтов и писателей? Равняетесь ли Вы на кого-то в своём творчестве?

— Учиться хочется у многих. У классиков, у футуристов, у шестидесятников, у рок-поэтов… Список кумиров можно большой составлять. Но дело не в этом. Сам русский язык должен быть кумиром.

— Можете описать свою поэзию тремя словами?

— В этом же и смысл, что так нельзя. Если бы поэзию можно было описать в трех словах, то эти три слова и были бы поэзией.

— Вы являетесь младшим научным сотрудником сектора языков народов Сибири Института филологии СО РАН. Расскажите, какие шаги Вы предпринимали, чтобы занять эту должность?

— У меня хорошие учителя. Я окончил университет, и мне предложили продолжить работать над нашими исследованиями уже в институте. Я был рад принять такое предложение.

— В чём заключается Ваша деятельность?

— Давайте расскажу смешную историю. Не так давно мне пришлось описывать словарь хантыйского языка, составленный немецким путешественником примерно в начале XIX в. Это очень ценный источник, который позволяет понять, как изменялись языки на территории Сибири в течение последних веков. Проблема в том, что во время создания этого словаря научная фонетика еще не сформировалась, поэтому достаточно трудно понять принцип, по которому автор записывал звуки речи. Пришлось составлять список регулярных соответствий между этим словарем и более поздними, уже научными словарями. В разгар этой работы в институт пришли школьники на экскурсию. По итогам этого похода в Интернете появился репортаж юных журналистов с такой формулировкой: «А в этом кабинете сидит научный сотрудник Тимкин и листает сложную книгу». Этим и занимаюсь — сижу и листаю сложную книгу.

А если серьезно, то задача нашего сектора — лексическое и грамматическое описание языков Сибири, в первую очередь находящихся под угрозой исчезновения. Эти описания составляются по данным текстов и специальных анкет, которые сотрудники сектора записывают в экспедициях — там, где коренные жители еще говорят на исчезающих языках. Это, естественно, прежде всего, социальная задача: даже если языки уходят из живого общения, культурное наследие народа должно сохраняться. И конечно, это чисто научная задача. У нас на планете больше шести тысяч языков, и они все разные. При этом мы хотим понять что-то общее, лежащее в основе всех языков. Для такой задачи необходимы данные всех языков, не играет никакой роли, мировой это язык или малый. Между тем мы очень мало знаем о устройстве большинства языков мира. И их надо описывать как можно быстрее.

Я занимаюсь экспериментальной фонетикой и фонологией. Задача, на первый взгляд, простая: предложить максимально корректную запись произношения. Мы ведь используем только часть возможностей нашего артикуляционного аппарата, и в каждом языке это происходит по-разному. Собственно, откуда берется акцент при изучении иностранного языка: те же самые звуки речи в другом языке, оказывается, не те же самые. Надо описать (а в перспективе, конечно, объяснить), как в каждом языке устанавливается система звуков и произносительных оттенков. Сейчас у нас много точнейших инструментов. Можно записать речь на аудио и спектрографировать; можно сделать томографию говорящего; существуют специальные датчики, которые клеятся на язык или на небо. Но эта задача еще не решена для многих языков. Тем более нет удовлетворительного обобщения, которое было бы не просто классификацией, а именно объяснением.

— Вы также преподаёте языкознание студентам НГУ...

— Прежде всего, я хочу поблагодарить мою кафедру, которая доверяет мне работать со студентами. Это и большая честь, и большая ответственность. Студенты хотят разобраться в языке. Я тоже хочу разобраться в языке. Хочется верить, что нам будет полезно делать это вместе.

— Какой совет Вы можете дать студентам-первокурсникам?

— Ищите во всем красоту. Язык — это, прежде всего, красиво. Научная теория должна быть эстетичной, иначе здесь что-то не так. Праязыковые реконструкции, структурная фонология, функциональная грамматика, логическая семантика — это примеры изящной мысли. А не способ довести студента до нервного срыва.

— Как Вы считаете, почему будущим студентам стоит выбрать именно НГУ?

— За каждым направлением подготовки здесь стоит сформировавшаяся уникальная научная школа.

Беседовала Надежда Михайлюк