30 апреля 1966 года комсомольская организация Интерклуб НГУ провела первую политическую маёвку, которая через десять лет стала центральным мероприятием Интернедели, вокруг которого стали «группироваться» составляющие Недели интернациональной солидарности – фестиваль политической песни, конкурсы политического плаката и политического литературного творчества.
Елена Николаевна Брыкова, выпускница гуманитарного факультета НГУ, доцент кафедры русской словесности СУНЦ и ГФ НГУ, состояла в сценарной группе Маёвки и в течение четырёх лет, с 1982 по 1985 годы, была её ведущей. Именно со слов Елены Николаевны мы постараемся воссоздать картину того времени, представить себе Маёвку 80-х годов.
...Как известно, слово «маёвка» пришло к нам от первых революционеров, когда маёвки были на полуподпольном уровне, а Маёвка Интернедели стала открытым мероприятием, на которое приходило много разных людей...
Место действия
Маёвка проходила на площади перед университетом. Там с утра, в день Маёвки, 30 апреля, складывали в виде шатра большой костёр, состоящий из дров, поленьев, хвороста. Понятно, что для того, чтобы разводить костёр практически на главной площади Академгородка, нужно было иметь массу разрешений. Были специальные люди, которые этим занимались, всё организовывалось на уровне администрации университета: во время такого большого мероприятия постоянно дежурила милиция, и пожарные тоже приезжали.
На здании университета висели политические плакаты с лозунгами. Эти лозунги очень часто были зарифмованы. Некоторые лозунги отбраковывали, какие-то доводили до ума, чтобы не к чему было придраться с точки зрения политики. Этим занимались люди из сценарной группы Маёвки.
В больших окнах, выходящих на крыльцо, были выставлены большие плакаты, автором которых был Игорь Аксёнов, главный художник Интернедели. На крыльце устанавливали трибуну. Помост был нужен для того, чтобы те, кто стоят далеко, через дорогу, видели, что происходит на сцене, кто сейчас выступает.
Ведущие
Ведущих на Маёвке было обычно двое – мальчик и девочка. Их внешний вид должен был соответствовать некоему политическому содержанию. Нужен был какой-то особый, как сейчас бы сказали, имидж: как правило, ведущие должны были быть одеты в чёрные кожаные куртки. Не имело значения, что у ведущего этой куртки нет – искали по общежитиям.
В задачи ведущих входило не только представление тех, кто будет выступать из гостей, приехавших из других стран, но и произнесение каких-то связок, определённого текста, подводящего к представителю, например, Палестины или Чили, поясняющего, о чём собственно сейчас будет говориться, что за ситуация разворачивается в этой стране. Если мы говорили о Чили, то мы должны были напомнить тем, кто знает, и сказать тем, кто не знает, что это страна, в которой сейчас официальное правительство свергнуто, а власть находится в руках фашистской хунты (тогда это было так).
На площади собиралось от 15 до 20 тысяч человек, все стояли очень плотно. Когда мы обдумывали какие-то связки, мы ещё каждый раз должны были иметь в виду, как отреагируют люди, потому что любой толчок с одного конца площади через эту огромную плотно стоящую массу народа мог вызвать давку, падение, а этого допустить было нельзя. Нужно было удержать стольких людей, просчитывая и понимая, как и в какой момент вступать. Для того чтобы люди, желающие поучаствовать, тоже могли выкрикнуть какой-то лозунг, почувствовать некую сопричастность, мы, ведущие, должны были иметь в запасе несколько лозунгов, связанных с конкретной ситуацией.
Выступления гостей
Маёвка начиналась обычно в восемь часов вечера, когда уже смеркалось. Выступающие из разных стран сменяли друг друга за трибуной. Единственное, что от них требовалось, – уложить речь в 3–5 минут, потому что выступление больше пяти минут слушалось уже тяжело.
Гости были разбиты по регионам: Ближний Восток, Латинская Америка... Говорили они через переводчика, хотя были люди, которые учились, допустим, в Москве в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы и объяснялись по-русски. К тому же в течение года в университете функционировал Интерклуб, в котором были ближневосточная и латиноамериканская секции, а участники постоянно переписывались с ребятами, которые находились в других странах. Как правило, контакты они поддерживали довольно долго.
Выступающий человек, представитель народа, борющегося за свободу с какими-то угнетателями, с эксплуататорами, обычно завершал свою речь каким-то возгласом.
На каждой Маёвке мы скандировали слова: «El pueblo unido jamás será vencido» («Пока мы едины, мы непобедимы!», дословно – «Единый народ никогда не будет побеждён!»). Это были слова чилийского поэта и композитора Серхио Ортеги, автора известной песни «Венсеремос» («Мы победим!»). Причём скандировался не только испанский вариант, но и русский перевод – «Когда мы едины – мы непобедимы!».
Само же слово «Венсеремос» было ответом на «Но пасаран!» («Они не пройдут!»). Мы ритмично выкрикивали лозунги на испанском языке: ¡No pasarán! – Venceremos.
Некоторым представителям регионов давали слово для того, чтобы они исполнили какой-нибудь музыкальный номер. Как правило, это были песни. Нашим активистам в качестве поощрения мы вручали значки с портретами Ленина, которые прикрепляли на полотнище красного цвета.
Костёр Маёвки
Заканчивалось всё зажжением костра Маёвки. Здесь у нас работала дружина, комсомольский оперотряд. Им нужно было аккуратно отодвинуть людей от того места, где будет костёр. В принципе, оно и так было оцеплено. Но на этом пятачке перед университетом было огромное количество людей: смотришь со сцены, с трибуны Маёвки – глаза, глаза, глаза...
Дружинники аккуратно оттесняли людей. Нельзя было делать это резко, не должно было быть никаких волнений, несчастных случаев.
Загорался огонь. Пока костёр не прогорал, ребята дежурили, а народ начинал расходиться.
После митинговой части были ещё выступления групп политической песни. Основная часть выступлений разных ансамблей и солистов проходила всё-таки во время фестиваля политпесни в Доме учёных (какая-то часть концертов проводилась ещё в Доме культуры «Академия»), поэтому на Маёвке не предполагался большой концерт. Обычно, пока горел костёр, выступало несколько музыкальных групп.
Елена Николаевна Брыкова работала в сценарной группе со второго курса, вела Маёвки со второго по пятый курс. Конечно, было интересно узнать, как она попала в оргкомитет Интернедели, каким был её «график жизни» во время Маёвки...
– Для того чтобы выбрать маёвочные лозунги, нужно было их из чего-то отбирать. Тогда объявляли конкурс лозунгов в надежде, что кто-нибудь откликнется. На один из таких призывов я в своё время и отозвалась. Нужно было написать лозунги и указать фамилию и координаты для связи.
Но как привлечь людей? Когда мы уже сами стали организовывать подобный конкурс, мы поняли, что обычно никто не реагирует, если чего-нибудь не обещаешь. А что можно пообещать? Билеты на фестиваль политической песни!
В той листовке было пламенное обращение и уточнение, что «авторы лучших вариантов будут поощрены билетами на концерт политической песни».
Я тогда училась на первом курсе, и мне, конечно, и билет хотелось получить, но и просто было интересно посмотреть, могу ли я написать что-то более-менее приличное, чтобы это попало в список лучших вариантов лозунгов.
В маёвочной группе тогда работал Андрей Владимирович Соболевский. Он нашёл меня, причём, был очень удивлён тому, что я первокурсница. Обычно, если кто и приносил варианты своих лозунгов, то это были люди, которые учились второй, третий год в университете, то есть те, кто уже видел Маёвку, уже был на каких-то мероприятиях Интернедели. А я два года училась в физматшколе, видела и концерты политической песни, и Маёвку.
Моё «участие» в Маёвке, можно сказать, началось даже с первого курса, когда я придумала около десятка лозунгов для конкурса, один из которых взяли: «Раздавим мещанство как лом в перековке // На наковальне нашей Маёвки!». В принципе, для плакатного лозунга, который не нужно выкрикивать, это был нормальный вариант.
В итоге, в начале следующего учебного года Андрей Соболевский предложил мне пойти на Маёвку ведущей.
– По каким критериям отбирали ведущих?
– Нужно было, чтобы человек, претендующий на роль ведущего, обладал определёнными морально-нравственными качествами, чтобы не было случаев, когда его видели, например, пьяным. Нельзя было допустить, чтобы ведущий, призывающий к чему-то, учился на «двойки». Важно было, чтобы он и внешне соответствовал представлению людей о том, каким должен быть ведущий: чтобы у него был не только громкий голос, но и нормальная дикция, чтобы этот человек мог быстро выучить текст и сориентироваться в тех событиях, которые происходят. Мы должны были всё время следить за тем, что происходит у нас за спиной, смотреть за тем, что совершается в толпе. Это очень непросто: человеку приходилось много чего иметь одновременно в сфере своего внимания и реагировать адекватно на происходящее.
– А как обстояло дело с юношами, которые вели Маёвку?
– С юношами у нас всегда были проблемы. Иногда подходили несколько кандидатов: мы «отбирали» их в течение учебного года на концертах, капустниках. Причём, к человеку, который выступал на капустнике, уже практически можно было не подходить, потому что он уже «засветился».
Хорошие ребята были, например, в «Кванте», но если человек уже был на сцене в таком образе, то нам его уже просто не разрешили бы вывести на трибуну Маёвки. Пусть у него и с голосом всё хорошо, и внешность приятна, и учёба в порядке, но – нельзя. Может быть, на сегодняшний взгляд это какие-то странные ограничения, но мы вынуждены были с ними считаться и постоянно это учитывать при поиске людей.
Со мной работали разные люди на сцене: например, Сергей Хомутинников (матфак) из нашей сценарной группы. Несколько лет Маёвку готовили Александр Малицкий (экономфак) и Александр Чурсин (гумфак).
– Каким был ваш «график жизни» во время Маёвки?
– Мы не успевали ни пообедать, ни поужинать. Наш день проходил очень быстро, время летело просто моментально.
С самого раннего утра мы обычно садились в какой-нибудь небольшой аудитории в университете, чтобы нас не трогали. К этому моменту, в принципе, все тексты должны были быть согласованы, все выступающие – утверждены. С гостями уже поработали, поговорили с их переводчиками, которым дали разъяснения по поводу того, как и что нужно делать. А тут, на месте, уже проверяли, как выучил свой текст соведущий (за себя обычно были спокойны), в каком месте он вступает.
То, что мы волновались, – не то слово. Я, наверное, переживала меньше в первый раз, чем в последующие разы. Просто поначалу, наверное, не представляла, насколько это сильное напряжение, эмоциональное, в первую очередь, насколько дрожат коленки, а нужно вести себя так, как будто всё замечательно.
***
– Был период, когда Маёвку называли «отжившей формой массовой идейно-политической деятельности»...
– Я уже к этому отношения не имела. Это было в начале девяностых годов. Но ещё в 1985 году у нас была установка на то, что нужно делать поворот от внешней политики к политике внутренней. В 1986 году я помогала ребятам в сценарной группе что-то делать, но уже не вела Маёвку. Тогда же, когда и с «перестройкой» всё было понятно, и сухой закон был введён, надо было этот самый поворот сделать. А как?
Одно дело – когда мы говорим: «Ах, какой нехороший Пиночет!», кто-нибудь кричит: «Пиночета на фонарь!», такого рода политическая риторика – одно. Но что делать, когда ты говоришь о внутренних проблемах, и какие это собственно проблемы, как эти проблемы разрешать – это совершенно другое.
Что такое внутренняя проблема? «Пьянству – бой» – хорошо, но сухой закон-то уже ввели. С чем мы должны бороться? С разгильдяйством? С бюрократизмом? Как мы с этим можем бороться на Маёвке? К чему мы должны призывать?
Конечно, когда Советский Союз распался, возник вопрос: нужна ли нам Маёвка или нет?
Раньше Маёвка проводилась в совершенно определённое время – накануне 1 мая, с 30 апреля на 1 мая. Вечер 30 апреля – это была жёстко установленная дата. Последние годы Маёвка стала проводиться в первой декаде мая: приурочено всё было к международному дню солидарности трудящихся и заканчивалось к девятому мая, плавно перетекая одно в другое. Здесь, конечно, речь шла, в основном, о дружбе народов, без каких-либо политических лозунгов – никого не «долой», а всё просто «за». Организовывались, например, День Кореи, День Японии, чтобы познакомиться с тем, как живут ребята из этих стран. Завершалось всё вполне органично – концертом, в котором принимали участие самые разные коллективы, в основном, рок-группы, и практически тоже без каких-либо политических выступлений.
– А чем была для Вас та, Ваша, Маёвка?
– Когда ты понимаешь, что перед тобой стоит огромное количество людей, и ты что-то должен им сказать, на самом деле, это очень своеобразные ощущения. То, что это очень интересный опыт, да. То, что это важный опыт с точки зрения написания и отработки коротких текстов, да. Написать несколько строчек гораздо сложнее, чем приготовить большой монолог: должно быть максимум сконцентрированной информации, имеющей и начало, и основную часть, и аргументацию, и выводы. Причём, очень часто всё это нужно было сказать максимум тридцатью словами. Это действительно какие-то важные навыки и умения для того, чтобы в дальнейшем общаться с аудиторией.
...Когда я заканчивала университет в 1985 году, в этот же год проводился летом в Москве Всемирный фестиваль молодёжи и студентов.
Университет представил несколько кандидатур на рассмотрение в вышестоящие органы для того, чтобы наших людей отправить работать на этот самый фестиваль как организаторов различных мастерских. Несколько человек у нас, сменяя друг друга, были в организационном штабе фестиваля уже с января 1985 года, но это были аспиранты, сотрудники университета. Как только я закончила университет и получила диплом, я вылетела в Москву и стала работать в мастерской политической песни в сценарной группе.
Пропуск в Мастерскую политической песни.
Кстати, мастерских было десять, но слово «политический» в названии мастерской было только у нас, у мастерской политпесни, поэтому у нас был строгий пропускной режим, заламинированные пропуска. Наша сценарная группа составляла сценарии работы мастерской на каждый день, связывалась с исполнителями, должна была всё просчитывать: где, когда, кто, как, в какой момент выступает, с какой конкретно песней.
Из университета там были Марина Хлынова, Ольга Рубцова, Татьяна Попова... На мой взгляд, выход наших представителей в Москву был неким логическим завершением Интернедели.
Анастасия Грасмик
