Homo Confucian – китайский опыт обретения идентичности

С. А. Комиссаров: Наша книга посвящена вопросам, которые не только достаточно напряженно и долго дискутируются научным сообществом, но и широко отражены в художественной литературе, особенно в фантастике.

В одной из глав книги «От человека разумного к человеку миллиардов» обсуждается хорошо известная философам идея так называемого человейника (термин А. А. Зиновьева, по аналогии со словом «муравейник») – сверхобщества. То, что мы на пути к его созданию, в каком-то смысле похоже на правду, ведь вертикальные связи человека постепенно уходят, горизонтальные же, наоборот, набирают колоссальный вес и объем. Хороший пример тому – социальные сети, которые вызвали революционные изменения в обществе. Но с каким знаком эти изменения – большой вопрос.

Параллельно мы наблюдаем в современном мире парадоксальную, но вполне объяснимую реакцию на эти процессы. Усилился поиск своей групповой идентичности – социальной, национальной, возрастной. Во многих странах очевиден рост националистических настроений как ответ на те вызовы современности, которые возникают перед странами в связи с проблемой мигрантов. Эта проблема встала особенно остро, когда выяснилось, что мигранты, люди с другой идентичностью, не могут и не хотят вступать в чужой «человейник», у них есть свой собственный. И он не имеет отношения к так называемым общечеловеческим ценностям.

Не случайно ведущий автор этой книги – профессор Вольфганг Сассин, гражданин Германии, страны, которая в последние годы приняла максимальное количество мигрантов и более других пострадала от проблемы культурной несовместимости. Нельзя сказать, что мультикультурализм, который провозглашался в Европе, как метод решения подобных культурных столкновений, совсем не работает, но это не универсальное средство, не панацея. Поиск иных вариантов решения проблемы вызывает желание обратиться к опыту других стран, цивилизаций с целью осознания специфики своего собственного развития, создания модели взаимодействия с другими этническими группами и действенных механизмов выживания в условиях изменяющейся среды.

В частности, в Европе существует большой интерес к китайскому опыту решения подобных проблем, поэтому к написанию монографии привлекли меня (а я, в свою очередь, – профессора Академии спорта Народно-освободительной армии Китая, генерала Лю Дэпэя). Нас попросили представить китайский взгляд на обсуждаемую проблему, что и сделал профессор Лю Дэпэй. Я же написал раздел книги «Вариант Китая» (The Case of China), где представил некоторые исторические свидетельства того, как шло формирование обширного и многомерного китайского этноса.

Следует напомнить, что этот этнос только на первый взгляд представляется неким миллиардным монолитом, что на самом деле далеко не так. И речь здесь не идёт о других нациях – уйгурах, тибетцах, монголах и т. д. – проживающих на территории современного Китая. Речь идет о людях, которые позиционируют себя как этнические китайцы, но отличаются друг от друга, равно как и от официального стандарта, решительно во всём – начиная с внешнего облика и заканчивая повседневным языком, который они используют в бытовой сфере. Разница между «корпулентным» северянином, уроженцем Манчжурии, и субтильным южанином, живущим в Гонконге или Гуанчжоу, видна невооруженным глазом. Эта разница оказывала и оказывает существенное влияние на развитие китайской цивилизации. Но при всех внутренних противоречиях, интегрирующие моменты внутри этноса, как правило, преобладают, а существующие различия, в конечном счете, идут на пользу обогащению своей культуры и осознания высокой степени единства.

Главный фактор, объединяющий этнос, – это некоторая система идеологических и эстетических взглядов (эстетика, на наш взгляд, также имеет демаркационное значение для этнической группы). В классической этнографии принято выделять этнос по признакам его традиционной материальной и духовной культуры. И если хозяйственные занятия и орудия обладали значительным функциональным сходством в силу того, что были связаны с необходимостью адаптации к природной среде, то их оформление и осмысление существенно различались у разных народов. К наиболее значимым этнографическим характеристикам принято относить традиционное жилище (с интерьером), пищу, одежду, игры и игрушки, а также систему родства, обряды и ритуалы, фольклор.

Каждый из нас может подтвердить специфику того или иного этноса, исходя из личного опыта. Так, во многих странах используют рис, но совершенно по-разному его готовят. В Италии любят ризотто, в Средней Азии – плов, китайцы едят рис, сваренный в воде без соли, а русские – рисовую кашу на молоке, да еще и с маслом и сахаром. Но лучше не пытаться накормить такой сладенькой кашкой китайских приятелей – для них в большинстве своем такое сочетание неприемлемо. Ведь рис для них – это нечто священное, как для русских – хлеб.

Существует и стандартное представление о традиционной одежде китайцев: в недавнем прошлом – это френч, а еще раньше – длинный халат, но обязательно (и независимо от пола) в сочетании с брюками. Есть и устойчивое представление о китайском жилище – как о доме под крышей с далеко вынесенными загнутыми краями. А наиболее популярные в стране виды спорта и настольные игры – это, конечно, различные стили у-шу, настольный теннис (пинг-понг) и мацзян.

Однако, если мы возьмем в качестве примера только одного китайца, но являющегося эталоном для всех носителей китайской культуры – а это, несомненно, древнекитайский философ Конфуция (551–479 гг. до н. э.) – то мы не найдем в его жизни многих вышеперечисленных традиционных признаков. Конфуций не пил чай (которого тогда в Китае еще не знали); скорее всего, редко ел рис, довольно дорогой для него, довольствуясь более дешевым распаренным просом; совершенно точно не носил штанов, потому что этот вид одежды был привнесён в Китай только в III в. до н. э. И у крыши дома, в котором жил Конфуций, не было загнутых концов, так как эта архитектурная традиция еще не сформировалась. Все вышеперечисленные культурные особенности собирались в китайскую культуру постепенно, из других этнических культур. Например, загнутые края крыши, которые поддерживались специальными кронштейнами-доугунами, – скорее всего, южное влияние, штаны заимствовали у северных кочевников, рис был доместицирован на востоке Китая еще в эпоху неолита, но всеобщее распространение и, соответственно, доступность обрел намного позднее. Методология и техника у-шу были разработаны на основе индийской системы боевых искусств, пришедшей с буддизмом (то есть никак не ранее II–III вв. н. э.). Что касается мацзяна (часто называемого на западный манер «маджонг»), то он окончательно сформировался только в XIX в., как считают, не без влияния португальцев.

И хотя в быту Конфуция не было традиционных признаков китайской материальной культуры, отказать ему в том, что он был настоящим китайцем, никому и в голову не придет.

Ведь, прежде всего, именно Конфуций явился создателем основ такого мировоззрения (можно сказать, Завета), которое стало эталоном для жизни целого народа. Эту систему заповедей он создавал всю жизнь и передал ученикам. Кстати, не надо думать, что все китайцы жили по кодексу Конфуция, учившего, как должен вести себя благородный муж. Конфуцианская модель была, конечно, идеальной, но многие люди пытались искренне следовать этим правилам. Это создавало стабильную идейную основу, которая передавалась из поколения в поколение.

Важнейшим моментом в учении Конфуция стал культ семьи. Предполагалось, что семейная жизнь должна быть строго организована в соответствии с принципами патернализма. Семья и общество должны подчиняться авторитарной власти, но и отец, в свою очередь, обязан заботиться о своих детях, как и правитель – служить своим подданным. Если такого понимания нет, то модель не работает.

В конфуцианстве большая ценность придается воспитанию моральных качеств, в первую очередь, гуманности (жэнь), которая трактуется через лаконично сформулированное правило: «Не делай другим того, чего себе не пожелаешь». Это формула впоследствии была названа «золотым правилом этики», которое представлено во всех мировых религиях. Гуманность должна поддерживаться, а в чем-то ограничиваться чувством долга (и). Для исполнения долга бывает необходимо мужество (юн) и знания (чжи); а чтобы занять достойное место в обществе, надо следовать правилам приличия (ритуалам, ли). Особой ценностью наделяется почтение к страшим (сяо), прежде всего, к родителям и их социальному аналогу – государю. Поэтому в китайской традиции был невозможен «синдром Павлика Морозова» – героя-пионера, который, согласно советской легенде, донёс на отца, за что был зарезан своим же дедом. Увы, в этом случае Конфуций скорее пожалел бы деда, а не внука. В Китае по этому поводу была своя легенда: о том, как отец украл барана, а сын донёс на него, но мудрый правитель наказал не отца, а сына, поскольку красть, конечно, нехорошо, и отец был неправ, но сын был неправ намного более, нарушив священный принцип сяо.

Такая система взглядов складывалась на протяжении нескольких веков, сплотив разрозненные народы в единый китайский супер-этнос. Параллельно она (система) проникает в другие страны (Корея, Япония, Вьетнам) и становится основой для формирования особой цивилизации.

На протяжении многих веков конфуцианская парадигма обеспечивала стабильность общества. И только один раз ее попытались сломать – во время так называемой Великой пролетарской культурной революции, когда незабвенный Председатель Мао проникся своим величием и решил, что уже равен Конфуцию, но при этом захотел стать еще выше. Своих политических противников он победил, сделав невозможной любую оппозицию. Но вот Конфуций (воплощенный в мировоззренческих принципах народа) «не признавал» его верховной власти. И Мао организовал «культурную революцию» и даже провел специальную политическую кампания по «критике Конфуция». Было организовано движение хунвэйбинов, в рамках которого дети должны были бороться с «контрреволюцией» своих старших товарищей, включая родителей. Но в итоге ничего не получилось. Конечно, сначала студенты и школьники начали радостно критиковать и избивать своих учителей и преподавателей, а вот на родителей рука далеко не у всех поднималась. Да и учителя вскоре оказались очень востребованы. В общем, этот маоистский эксперимент показал прочность духовного наследия Конфуция.

Надо помнить, что конфуцианство не было единственной идеологией в Китае на протяжении всех тысячелетий. Основу китайской духовной культуры составляли три базовые идеологические системы – конфуцианство, даосизм, буддизм. При этом конфуцианство многое заимствовало из даосизма и буддизма, а иногда находилось с ними в довольно остром противоречии. Но, так или иначе, каждая из этих идеологических систем нашла свою нишу в развитии общества. Даосизм занялся медициной, гаданиями, астрологией, фэн-шуем, буддизм воплотил мистический опыт и, отчасти, обрядовые действия, которые, в общем, тоже нужны каждому человеку и сообществу людей в целом. А конфуцианство взяло на себя организацию социального порядка, от семьи до государства. Все эти идеологии на протяжении последних нескольких веков сосуществовали, не слишком противореча друг другу.

Кроме того, китайская культура соприкасалась и с элементами некоторых других религий. Так в III–VI веках было достаточно широко представлено восточное христианство, в основном арианского и несторианского толка. Какое-то время в средние века были популярны иранские религии: зороастризм, маздакизм, манихейство. Ислам оформился в виде своеобразного идеологического анклава, стала средством окормления заметной части китайцев, которые при этом продолжали следовать конфуцианским заветам.

В КНР основные элементы системы традиционных взглядов, по-прежнему сохраняются, оказываются вполне адаптивными и могут эффективно использоваться в идейном обеспечении современного развития. Это положение было доказано на практике в конце XIX и в XX веках. Многие известные деятели реставрации Мэйдзи в Японии были убежденными конфуцианцами. Например, Сибусава Эйити, «отец японского капитализма», создатель современной финансовой системы и основатель первого коммерческого банка в стране, написал книгу «Луньюй* и бухгалтерский учёт», в которой отстаивал идею целостности экономики и этики, причем моральные принципы взяты в редакции Конфуция. Можно вспомнить и пример Сингапура, где творец «сингапурского чуда» Ли Куан Ю был не только бессменным Президентом страны но и, «по совместительству», председателем общества по изучению идей Конфуция.

Таким образом, можно видеть удачные примеры опоры на конфуцианские ценности в построении современных структур в экономике и политике. Поведенческие доминанты, сформулированные в учении Конфуция, хорошо гармонируют с современными приоритетами. Таков, например, культ знания. Самая первая фраза в базовом сочинении конфуцианства «Луньюе», которую учат наизусть все китайцы, прославляет знания. Учиться и иметь возможность воплощать полученные знания на практике – самая большая радость для человека. Думаю, что отчасти и поэтому столь заметны успехи Большого Китая в сфере образования, науки и инжиниринга.

Вот примерно такие идеи я изложил в недавно изданной коллективной монографии, показав, что китайский вариант развития и в наши дни во многом продолжает опираться на учение Конфуция. А перспективы «проекта человек» освещали мои коллеги-философы.

* «Луньюй» (Суждения и беседы) – главное сочинение конфуцианства, сборник высказываний и наставлений Конфуция, составленный его учениками сразу после смерти Учителя.